– Маменька! – испуганно воскликнули сестры-змеюки и вцепились в маменьку с двух сторон. – Она правда может нас выгнать?

– Не нойте, крошки, не может.

– По закону… – снова начала я, но договорить мне не позволили.

– По закону? – перебила мачеха и расхохоталась, запрокинув голову. Все три ее дряблых подбородка пошли волнами.

– Не знаю, кто тебя, дурочку, надоумил устроить бунт, – вкрадчиво произнесла леди Кэтрин, отсмеявшись. – Наверное, какая-то соседка науськала. Но ты, кляча тощая, очень пожалеешь о своей выходке. Томас, – она повернулась к брату и, привстав на цыпочки, что-то зашептала ему на ухо.

Я невольно отступила от них к окну.

Что происходит?

Что она говорит этому увальню? Какую подлость замыслила моя мачеха?

В груди будто натягивалась невидимая струна.

Сказав брату все, что хотела, леди Кэтрин отошла к стене и взглянула на меня оттуда с гадкой улыбочкой. Рыжий бугай тоже посмотрел на меня. Окинул долгим взглядом с головы до ног и криво ухмыльнулся.

И вдруг, играя пудовыми кулаками, он шагнул ко мне.

Я попятилась, но очень скоро мой побег закончился, потому что сзади возникла стена. Вжавшись в сухие шершавые бревна и мечтая провалиться сквозь них, я наблюдала за приближением одутловатого громилы.

Тот гадкий типаж слабых духом мужчин, которые только и умеют, что жаловаться на жизнь, но ничего не делать для ее улучшения, а еще любят демонстрировать силу на ком-то, кто заведомо слабее их: на женщинах, детях, бездомных собаках.

Я против него – как веточка против баобаба. К сожалению, перенос в другой мир – а в том, что это именно он, уже не было никаких сомнений – не даровал мне никаких суперсил, и я ничего не могла противопоставить этим людям.

Томас подошел вплотную, посмотрел на меня сверху вниз, обнажая неровные зубы в неприятной ухмылке, а потом, растягивая слова, медленно и в то же время с нескрываемым удовольствием произнес:

– Пошла вон!

– Ты не имеешь права меня выгонять. Ты здесь никто. Как и они!

Кажется, внезапно проснувшаяся смелость и тяга к справедливости в этот раз выйдут мне боком.

Томас зарычал, пребольно схватил меня за плечи и поволок прочь из комнаты. Следом за ним, не скрывая торжества, семенили мачеха и сводные сестры.

– Аккуратнее! Не сломай ей что-нибудь, а то придется тратить деньги на откуп, – ворчала Кэтрин, – она и так слишком дорого нам обходится. Жрет, как не в себя!

При этом все ее тридцать три подбородка затряслись от праведного возмущения.

Я хотела сказать, кто еще из нас тут жрет, но Томас толкнул входную дверь и выпихнул меня на крыльцо. Но не отпустил. Вместо этого перехватил поудобнее и потащил дальше, к воротам.

Марша услужливо выскочила вперед и распахнула перед нами калитку:

– Давай, дядя Томас! Покажи этой гадине, что будет, если нас не уважать.

Меня бессовестно вытолкнули на улицу. Неудобные ботинки, на полтора размера больше положенного, подвели. Я зацепилась носком за камень, неуклюже взмахнула руками и под гадкий смех новой семейки распласталась поперек дороги.

Содранные коленки тут же защипало, а на зубах заскрипела горькая пыль. Я ударилась. Не так уж и больно, но обидно. И пока поднималась, прижимая ладонь к ушибленному месту, калитка за моей спиной захлопнулась, и проскрежетал тяжелый засов.

– Сволочи, – прохрипела я, с трудом отплевываясь от песка и оглядываясь по сторонам.

На улице было пусто, хотя еще пару минут назад, когда меня выталкивали из собственного дома, я успела заметить парочку соседок.

Теперь же не было никого – с мачехой никто не хотел связываться из-за дурного характера, а уж Томаса и вовсе предпочитали обходить десятой дорогой.