Спустя миг выяснилось, что это леди Кэтрин спешила на крики своих драгоценных дочурок!

Дочурки же смотрели на меня с видом победительниц и своими гаденькими ухмылками словно говорили: «Ох и задаст тебе маменька трепку!»

Дверь в гостиную, где я очнулась после падения с десятого этажа, с грохотом ударилась о стену, и внутрь комнаты ворвалась разъяренная фурия. Мачеха Хлои женщиной была крупной. Ее корпулентные достоинства так и норовили вылезти из корсета, словно поднявшееся дрожжевое тесто из слишком тесной для него миски.

– Что… случилось? Что… за крики? – из-за одышки леди Кэтрин говорила с большими паузами. За ее спиной в дверном проеме маячила высокая мужская фигура.

У нас гость?

При виде матушки мои сводные сестры принялись тараторить, перебивая друг дружку:

– Лентяйка Хлоя совсем отбилась от рук.

– Не хочет мыть окно.

– И завтрак готовить тоже не хочет.

– Она сказала, что этот дом принадлежит ей и что мы должны убираться на все четыре стороны.

– Прямо сейчас.

Брови мачехи сошлись под грозным углом. Она медленно-медленно повернула голову в мою сторону и тяжело уставилась на меня исподлобья.

– Это правда, Хлоя?

Будь сейчас на моем месте ее затюканная падчерица, от такого гневного взгляда наверняка грохнулась бы в обморок. Но после падения с десятого этажа человека уже сложно чем-то напугать.

– Нет, неправда.

Решив, что я струсила и пошла на попятную, сестрицы-гадюки торжествующе ухмыльнулись.

Не дав им порадоваться победе, я добавила спокойным тоном:

– Вы должны уйти отсюда не прямо сейчас, а к вечеру. У вас есть время перевезти вещи в свой старый дом на улице Фонтанов.

Право слово, я сама себе удивлялась. Раньше, до своей смерти, я была человеком мягким, неконфликтным, терпела, сглаживала острые углы, но к чему меня это привело? Моя жизнь закончилась на бетонной парковке. Больше таких ошибок я не совершу.

От моего заявления глаза мачехи едва не выпали из орбит, ноздри раздулись, а лицо стало таким красным, что я обеспокоилась ее здоровьем. Как бы ни схватила сердечный приступ.

Трясясь от злости, леди Кэтрин открыла рот и, похоже, приготовилась утопить меня в потоке брани, как вдруг за ее спиной громко пробасили:

– Что? В дом на Фонтанах? Я не согласен! Мне и одному там тесно.

Отодвинув мачеху в сторону, вперед вышел высокий детина, весь усыпанный веснушками и с клочковатой рыжей бородой. Ее брат. Тот, кому леди Кэтрин позволила занять свое старое жилище.

Потрясая жирными телесами, угрюмый увалень двинулся в мою сторону. При виде его сжатых кулаков я невольно попятилась.

К счастью, леди Кэтрин придержала брата за руку.

– Тише, тише, Томас, никакой дом она не получит. Пускай бормочет, что хочет, а я с места не сдвинусь. Как жила здесь, так и буду жить.

Затем она снова обратила свой взор ко мне и рявкнула, как рабыне или дворовой собаке:

– А ну брысь на кухню! Быстро готовить завтрак.

В этот момент я отчего-то вспомнила коморку на чердаке, где ютилась Хлоя. Зимой там было холодно из-за тонких дырявых стен, а летом невыносимо жарко, потому что солнце нагревало крышу. Из мебели был только колченогий стул, который сиротка использовала вместо шкафа, вешая на его спинку свою немногочисленную одежду – теплые чулки и два единственных штопанных-перештопанных платья. Еще была кровать – скрипучая, грубо сколоченная конструкция, больше похожая на ящик. Пока мачеха и сестры возлежали на пушистых перинах, падчерица ворочалась на бугристом соломенном тюфяке.

От этого внезапного воспоминания меня охватила самая настоящая злость.

Я вздернула подбородок:

– Этот дом мой по закону. Вы не имеете права здесь жить без моего согласия. А я не желаю вас больше видеть.