– О да! – Он оживился, лихо обгоняя грузовик. – Мои родители живут в двух кварталах, сестра – через реку. По воскресеньям у нас дзинь-дзинь! – засмеялся, изобразив звон бокалов. – Шум, гам, дети бегают… Иногда устаю, конечно. – Постучал пальцем по виску. – Но без этого – как хлеб без масла. Пусто.

Тата кивнула, глядя на мелькающие огни аэропортских указателей. В её груди ёкнуло: бабушка Ирма всегда говорила то же самое за воскресным штруделем.

– А у вас есть дети, мадам? – Таксист бросил взгляд в зеркало.

– Нет… – Она потрогала медальон под свитером. – Пока нет.

– О, не волнуйтесь! – Он махнул рукой, будто отгоняя её грусть. – У Софи тоже было «пока нет» до тридцати пяти. А теперь – бам-бам-бам! – рассмеялся, хлопая ладонью по рулю в такт словам. – Всё придёт вовремя. Вы замужем?

Тата замерла. Тень Юсуфа мелькнула в памяти: их последний танец под звёздами Абу-Даби, слова «я буду ждать», которые теперь казались эхом из другого мира.

– Нет. Был… друг. Далеко.

– Ах, любовь… – Таксист вздохнул театрально, поворачивая на съезд к терминалу. – Она как парижский дождь. То льёт, как из ведра, то исчезает, оставляя лужи для раздумий. – Он подмигнул, явно довольный своей метафорой. – Моя Софи тоже сначала говорила «просто друг». А потом – бум! – сделал взрыв руками. – Свадьба, дети, семейные ужины … – засмеялся.

Тата улыбнулась, наблюдая, как он достаёт телефон и листает галерею одним пальцем, не сводя глаз с дороги.

– Смотрите! – протянул он аппарат назад. На экране – крошечная ручка в папиных ладонях. – Это Антуан, старший. Первые шаги делал, держась за мои бамперы! – постучал по рулю. – А это Луи – в прошлом году выиграл школьный турнир по шахматам. Говорит, будет как Каспаров! Хотя… – понизил голос, – между нами, больше любит в футбол гонять.

Тата смеялась, листая фото: мальчишки лепили снеговика во дворе, жена вязала на скамейке под каштаном, вся семья махала с балкона, усыпанного геранью. Кадры пахли жареным миндалём, детским шампунем и свежеиспечённым багетом.

– Вы счастливый человек, – сказала она, возвращая телефон.

– И вы будете, – уверенно парировал он, замечая её задумчивый взгляд. – Вижу же – доброе сердце. Такие люди как магниты для счастья. – Он притормозил у вылета, доставая чек. – Знаете, моя бабушка говорила: «Семья – это не только кровь. Это те, ради кого ты хочешь печь по утрам круассаны». – Подмигнул, протягивая счёт. – Может, ваши круассаны ещё впереди?

Тата замерла, сжимая в кармане открытку для Амалии. Внезапно она ясно представила: утро в берлинской квартире, запах кофе, детский смех из соседней комнаты… И магазин подарков на первом этаже, где малышня тыкает пальчиками в витрины.

– Спасибо, – прошептала она, переплачивая за проезд. – Оставьте сдачу на ползунки для малыша.

– Merci, madame! (Спасибо, мадам!) – Он снял кепку, кланяясь. – Удачи! И помните… – постучал пальцем по виску, – Париж всегда ждёт тех, кто верит в любовь.

Сумка с открыткой упала на сиденье, когда Тата выходила. Она наклонилась подобрать её и вдруг заметила на полу такси детскую соску в звёздочках.

– Ваша? – подняла она с улыбкой.

– Oh là là! – Он схватился за голову. – Это ребенок одной пассажирки сегодня выплюнул! Спасибо, что не проглотил клаксон!

Их смех слился с рёвом двигателей. Тата шла к терминалу, сжимая в руке соску как талисман. Где-то за спиной гудел голос таксиста:

– Au revoir, mademoiselle! N'oubliez pas les croissants! (До свидания, мадемуазель! Не забывайте о круассанах!).

Снег таял на щеках, смешиваясь с солёными каплями. В кармане телефон вибрировал: новое сообщение от Амалии. Тата не открывала его, но вдруг ясно поняла – она готова печь круассаны.