– Олька, ты своё малиновое варенье как варишь? – ткнула меня в плечо Манюня.

Я поморщилась. Вот человек, сколько ей ни говори, не может она без этого, своего тыканья, разговаривать.

– Никак.

– То есть как, никак?

– Я малину не варю. Перетираю и всё.

– Ну и я перетираю, а у меня не такое. Колись, чё ты с ним делаешь?

– Сахар сыплю.

– Ну, Ольк, ну правда, как ты его делаешь? – Новый тычок в спину.

– А это мой маленький альпийский секрет. – Закобенилась я. Шутя, конечно, что мне жалко какой-то несчастный секрет?

– Малину перетираешь с сахаром. Пропорции на вкус. И периодически помешиваешь в течении суток. Чтоб сахар разошёлся. И дня на три убираешь в холодильник. А потом достаёшь из холодильника то, что осталось, и подогреваешь, помешивая. Только подогреваешь, поняла? Каждый лишний градус убивает вкус. Тёпленьким его по баночкам разливаешь и закатываешь. Всё. Понятно?

– Угу. А в холодильник то зачем убирать?

– А чтобы обожрались и в подвал лишний раз не прыгали. Крышки только зазря тратить.

– Гы-гы, поня-я-тно.

– Хорошо, что понятно. Я два раза не повторяю.

– А три?

– Ну, если только для тебя.

– Для меня, для меня, для кого же ещё? Тут больше никого нет.

– Нормально. А я что, пустое место? – Подал голос мой ненаглядный. Голос был слегка угрожающим.

– Нет, нет! – Завопили мы с Манюней в голос.

– Ты наше самое главное место. – Подобострастно добавила Манюня.

– То— то же. – Расплылся в самодовольной улыбке Муж. – А то смотрите у меня.

– Мы смотрим, смотрим.

Машину тряхнуло.

– Ты сам смотри! – завопила я, долбанувшись головой о стойку. – Воздюк!

– А я что сделаю?! – в ответ завопил любимый. – Тут нормально все было.

Мы вышли из машины. Надо же посмотреть – чего там наросло за неделю. В колее, залитой водой, лежал огромный булыжник. Откуда он тут взялся? Нет, понятно, что это какой-то народный умелец дорогу мостил, но где он взял эту глыбину? С собой, что ли, привёз? И главное, как поднял то, дурака такого?

Михей обломил придорожную сухостоинку и потыкал ею в булыжник. Булыжник и не подумал пошевелиться.

– Не проскочим. – Задумчиво изрёк Муж. – Может, вернёмся? На семнадцатом, по слухам, тоже неплохо гриб пошёл.

– Русские не сдаются! – Отрезала я, представив, что нам сейчас придётся тащиться обратно до трассы, а потом ещё столько же, по ломаному профилю таёжных сопок.

Полдня убьём. А к тому времени мухи, да белочки, все грибочки покоцают.

– Ну, что делать будем? – Сурово спросила Манюня у булыжника.

– А что тут сделаешь? Заваливать надо.

– Понятно. А чем? Мы же не такие запасливые, как этот придурок.

– Чем-нибудь надо.

Пришлось нам разбредаться в разные стороны в поисках чего-нибудь. Веточки и мелкие камушки не подходят. Такую мелочь за неделю не натаскаешь. Коряги тоже не подойдут. Во-первых, труха. Во-вторых, мало ли какой дурной сучок попадётся. А больше ничего поблизости нет. Старая вырубка. Гнильё да подлесок.

– Эй! Идите сюда! Я нашла!

Это Манюня. Нашла, так чего орёшь? Подняла-принесла. Чего народ беспокоить. Но раз орёт – надо идтить.

Груда найденных камней впечатляла. Да и сами камушки тоже. Самый маленький из них весил килограммов сто, как минимум. Камни были привезены и свалены неподалёку от дороги.

Что тут делали с этими мегалитами, а, главное, кто, история знала, но молчала. Может, тут собирались строить автобан? Навезли каменьев, и тут выделенные средства неожиданно распилились, и мегастройку пришлось замораживать. А камни остались валяться вечным памятником чьей-то глупости и жадности. И даже мох не хотел расти на этих, чуждых, в этой зелени, камнях.

Вот из этой кучи дурака и притащили.