– На свидание? Ну, конечно, мать тут зашивается по хозяйству, а она на свиданку побежала! Смотри у меня, Ксанка, если принесешь в подоле – выгоню из дома!

– Ну, что ты, мама, такое говоришь! – вяло возмутилась Ксения, проходя в кухню и ставя цветы в пустую стеклянную банку из-под варенья. Вазы в их доме не водились, потому что никто никогда никому не дарил цветы. – Почему обязательно в подоле? Разве не может меня пригласить на свидание достойный порядочный мужчина?

– Достойный и порядочный? – лицо Ларисы Сергеевны скривилось в скептической гримасе, сделав его неприятным, отталкивающим. – Знать бы, где они водятся, эти достойные и порядочные! Может вымерли уже, как динозавры, или попрятались по норам? Нет, Ксанка, ты, конечно, не дурна собой, хотя до меня, какой я была в молодости, тебе далеко! Из-за меня же парни драки устраивали, точно бойцовые петухи! – Она подняла глаза вверх, словно там, на засиженном мухами потолке видела романтические поединки за ее руку и сердце, и мечтательно улыбнулась. – Вот только умом тебя бог обидел. Была бы поумнее давно бы уже охомутала какого-нибудь неженатого доктора или даже вашего заведующего отделением, который в том году овдовел.

– Ты что, мам, ему же 54 года, он мне в отцы годится! – Ксения села за стол и с удивлением воззрилась на мать.

– И что такого, что 54? Для мужчины это самый расцвет, можно сказать. А ты дура, тебе молодого да резвого подавай. Дело же не в возрасте. Давно пора понять, что свои мечты и желания надо подчинять большой цели! – Лариса Сергеевна назидательно потрясла над головой дочери указательным пальцем с обкусанным ногтем. – Вот твоя младшая сестра уже понимает, что надо подбирать себе не желторотых юнцов, что только в койке горазды рекорды ставить, а мужчин солидных и статусных, способных обеспечить будущее. Бог даст, наша Ника выйдет замуж за какого-нибудь бизнесмена или профессора. И жизнь ее сложится совсем по-другому…

– А как же любовь? – тихо, почти шепотом спросила Ксения.

– Ха-ха! Я же говорю, что ты у нас дура, Ксаночка, – ехидно хихикнула мать, – и в голове твоей одни глупости!

– Но ты то, мама, по любви за Аркадия Петровича вышла. Разве нет?

Лариса Сергеевна с упреком посмотрела на дочь. Да, неудачный у нее получился первенец! Вроде бы лицом и фигурой в мать пошла, так что мужики на улице оборачивались. Но не было в ней бьющей через край энергии и несокрушимой уверенности в себе, что отличали саму Ларису Сергеевну в молодости, от чего вся красота Ксении тускнела и не бросалась в глаза. Тихая, замкнутая, послушная до приторности: «Да, мамочка. Хорошо, мамочка. Конечно, мамочка». И смотрит, как собака, будто чего-то ждет от матери. Чего? Что ее потреплют по загривку или за ушком почешут? Тьфу! Нет в Ксанке стержня, нет.

– А мне, благодаря тебе, дочка, не до любви было. Вот подвернулся Аркаша, добрая душа, позвал замуж, я и вышла от безысходности. Кто ж меня с таким «хвостом» бы еще замуж взял? А ведь перспективы у меня были – не чета вашим. И если бы не ты, я бы сейчас как сыр в масле каталась. Так что головой надо думать, а не любви ждать. Долго она продержится, твоя любовь, без денег и положения в обществе? Впрочем, какое у тебя может быть положение в обществе? Я не о тебе, я о Нике беспокоюсь. На тебе я уже давно крест поставила!

Ксения обиделась. Почему это на ней мама крест поставила? Почему всегда обвиняет ее во всех своих неудачах? Чем она то виновата? От обиды и несправедливости в душе скапливалась горечь. Ей даже показалось, что роскошные цветы в банке с водой опустили свои сливочно-белые бутоны и потускнели.