– Урод, – мне хочется уйти, но в этой части лабиринта Артема сложно обойти.

Он ехидно улыбается, поправляет костюм и бабочку, которую я успела сбить, отвечая на поцелуи.

– Это бизнес. А ты шлюшка, как и твоя мамочка.

Я и сама не поняла, как врезала ему вторую пощечину. В этот раз получилось очень легко. На языке столько всего, с трудом сдерживаю себя. Сделка еще в силе. Еще есть. Нельзя подводить папу. Значит, нужно обойти препятствие, нужно уходить. Дальше будет хуже. Он уже в лице переменился, так и до неистовства рукой подать.

– Прежде чем оскорблять мою маму, на свою посмотри, – огрызаюсь я, чувствуя, как внутри становится больно. Сладость сменилась гадостью. На душе погано. Я ничего не знаю о его матери. И ненавижу такие вещи. Я не понимаю, почему так все происходит. Только что все было так хорошо, а теперь из рук вон плохо. – Если помнишь, старик, – выделяю это слово, будто презираю его. Это совсем не я, но тем не менее говорю. Слова во рту, как грязь. – Это ты у меня отсосал, а не я у тебя. Прошлой ночью. И коль радикулит не заработал, пошел вон! Говна кусок.

Если он сейчас метнется ко мне, я смогу проскользнуть мимо? Очень надеюсь на это.

Вместо этого Артем запрокидывает голову вверх. Над нами ночное небо, усыпанное звездами. Чистое, настолько, что виден Орион. Качает головой, о чем-то самому себе, и разводит руки в стороны. Мол, топай, тебя никто не держит.

С некоторой опаской я делаю осторожные, медленные шаги и обхожу его. Чувствую, как сердце не снижает бешеный стук. Шагаю. В последний момент его руки хватают меня, без труда поднимают и прижимают к себе. Возвращают меня на место, попой на бедра Артёма.

Я чувствую через ткань его сумасшедший стояк на своих ягодицах. Горячий. Обжигающий настолько, что непроизвольно теку. От страха, от адреналина, от унижения, от желания.

Он кусает мочку моего уха и дергает так остро, что желание пронзает меня с головы до пят. Тело сводит судорогой. У меня выступают слезы от бессилия.

– Земля круглая, малыш. Если прижмет, приползай, обсудим твою капитуляцию. Прежде чем врать мужчине, что ты его не хочешь, научись вообще врать!

Я ненавижу его, чувствую, как разум застилается разъяренностью. Пытаюсь вырваться из рук мерзавца. Он не отпускает и властно потирается о мои ягодицы и бедра, как похотливый самец. А затем грубо развернув к себе лицом, лезет в карман и засовывает мне за шиворот свой белоснежный носовой платок.

– Смени подгузник. Всем всё видно, – сообщает он с иронией, круто отпуская, так что я чуть не падаю.

Он прав, ткань промокла. За какие-то несколько минут я возбудилась настолько, что не отдавала себе отчета: моё белье мокрое, а чертово платье прозрачное насквозь. При желании каждый может рассмотреть сырое пятно между ног. Разворачиваюсь и, как можно быстрее, шагаю от него. В душе клокочет ненависть.

– В следующий раз выбирай платье обдуманнее, – слышится насмешливый тон в его голосе, в то время как мои слезы неудержимо срываются с щек.

Меня трясет и лихорадит настолько, что, сев в машину, я пытаюсь немного отдышаться и осмыслить. Я исполнила мамину просьбу или навредила отцу? Зачем вообще она его пригласила? А я? Зачем пришла? Потому что не могла не прийти. Весь бомонд пришел, а значит, товар лицом. Мы образцовая семья, скоро станем такими же сливками общества, как и они.

Я еще несколько раз безуспешно набрала номера родителей, а затем, заведя машину, поехала к ним. Не могли они просто так пропустить подобное мероприятие. Оставалось только догадываться, что именно у них случилось.

***

Слишком тихо для дома родителей. Я бываю здесь почти каждый день, хорошо знаю, как мама любит заполнять пространство музыкой, льющейся водой, включенными в нескольких комнатах телевизорами. К этому примешиваются ароматы духов, запахи цветущих растений, ароматизаторов, которые она расставляет повсюду. Сегодня запахи почти отсутствуют, а звуков вообще нет. Кто-то на втором этаже что-то двигает, роняет, шуршит.