– А…

– Твой муж жив, но еще не пришел в себя. Мы хотели отвезти вас в больницу, но сломалась, как на зло, машина. А скорая еще не приехала. В такую погоду к нам редко кто может добраться.

Я приподнимаюсь. Тело, словно не мое – жжется и ломит так, что от боли наворачиваются слезы.

– Тише, не дергайся. Ты сильно плечо обожгла и немного спину. А еще слегка подпалила волосы: их придется остричь.

– Мне не привыкать, – смеюсь сквозь слезы.

Девушка отходит в сторону. Замечаю какие огромные у нее глаза и как разительно сходство с сыном.

– Вика? Правильно? Даня сказал, что ты уже знакома с ним. Он любит общаться. Всех соседей оббегал, – она следит взглядом за движением в окне.

Я судорожно глотаю.

– Телефон родных помнишь? – вдруг вспоминает незнакомка и подходит ко мне. – Могу мобилку принести.

Ее слова впиваются в мозг острым кинжалом.

– У меня нет никого. А где Марк?

– Сможешь идти? – она подходит ближе и помогает мне подняться, стараясь придерживать слева.

При каждом движении хлопковая ткань рубашки прилипает к коже и мне хочется кричать от боли. Я терплю, но на повороте не могу сдержать свист стона, который прорывается свозь сомкнутые зубы.

– Не спеши, – шепчет девушка и ведет меня дальше.

Когда вижу Марка чуть не падаю: подкашиваются ноги. Вспоминаю больницу, реанимацию, капельницы и пикающий аппарат поддерживания жизни. Все – фарс! Но сейчас мужчина лежит на диване, прикрытый белой простыней. Его голова чуть повернута, а на лице мертвенная бледность. И все по-настоящему.

– Вика, ты закрыла его собой, – вдруг говорит девушка, а у меня от бессилия сводит судорогой мышцы.

Падаю около него и опускаю голову на крупные руки: руки моего врага и мучителя, руки, которые рвали на части и заставляли харкать кровью, руки, которые ласкали нежно, а потом все разрушили в один миг.

Кольцо на его пальце холодит лоб. Я поднимаю глаза и смотрю на странные буквы, мерцающие по кругу. Может они что-то значат? Сравниваю со своими: слишком мелко, но отчетливо видно, что на моем выбито тоже самое. Не могу настроить зрение так, чтобы разобрать написанное и бросаю эту затею. Сейчас это не так важно.

Слышу шорох одежды. Девушка выходит из комнаты.

– Марк, как я тебя ненавижу, – шепчу, не сдерживая слез.

Я знаю, что палач проснется и продолжит издеваться, но не могу ничего с собой поделать. То ли мысль, что он может вернуть память моим родным, то ли что-то другое, тревожит и сводит с ума. Вольный стал какой-то необратимой доминантой в моей жизни. Я не смогла бы его убить, не смогла бы оставить в огне. Знаю, что он не заслуживает этого, но не владею собой. Поставь меня перед выбором – снова кинулась бы спасать Марка. Глупая дурочка.

Я – настоящий мотылек, который добровольно летит на пламя. Теперь не я танцую на паркете, не я взлетаю от поддержки партнера. Теперь всепоглощающий огонь ведет меня к пропасти: танцует на струнах души, сжирая изнутри все, что осталось от меня прежней. Той, которая безумно любила музыку и жизнь. А сейчас от нее остались только воспоминания. Я не уверена теперь, что, одев пуанты, смогу танцевать. Не физически, а морально.

В этот момент понимаю, что, даже вернув память всем, кого знаю, Марк навсегда оставит отпечаток на сердце. Он навсегда заклеймил мою душу собой. Разве что с мясом вырвет воспоминания о себе из моей головы.

– Я не знаю зачем ты это делаешь. Не знаю зачем спасала тебя, но ты – урод, за все заплатишь. Ты очнешься, и я заставлю тебя ответить. Только очнись, Марк, – сжимаю его кисть и с надеждой смотрю в худое лицо. Тонкая сеточка морщин возле глаз, несколько шрамов на лбу и небольшая черточка на губах.