Анна кивнула.

– Товарищ капитан, что известно о задержанном?

Березин хмуро поглядел на ее серые щеки и запавшие глаза.

– Личность установлена. Место постоянного проживания – город Мытищи под Москвой. В Ленинграде проводит законный отпуск. Работает в конторе под названием «Стройлесхоз». Обычный служащий. Не женат. Детей тоже вроде нет. Насчет остальных родственников уточняем.

И добавил:

– Ты пиши, пиши, Чебнева.

– Что писать?

– Про ход расследования, про то, по чьему приказанию Бездельный с Лазутой отправились на ипподром.

– Я уже написал, товарищ капитан, – вмешался Лазута. – Это было решение, принятое нами с Макаром в ходе оперативных действий. Чебнева об этом не знала.

– Да зачем ты, Вань? – устало посмотрела на него Анна. – Кому ты врешь?

– Не хочу, чтобы тебя Семенов таскал на комиссии.

– Да пусть таскает.

– Ага. Так скоро весь отдел развалится.

– Не развалится. Нас уволят – других наберут.

– Ничего, что я тут сижу? – поинтересовался Березин и стукнул кулаком по столу.

– Пишите оба все, как было! Хватит в благородство играть! А кто виноват, я сам решу! Понятно?

Через час доложили, что Горовиц пришел в себя. Березин не хотел, чтобы допрос вела Анна, но она настояла.

Арестованный не до конца протрезвел, и было видно, что голова у него трещит. Впрочем, по его лицу ничего прочесть было нельзя, только глаза красные, как обычно бывает с перепою. Березину, сидевшему рядом, казалось, что в таком состоянии Горовиц расколется на раз. Расскажет все, что было и чего не было, лишь бы в камеру отпустили. Но тот удивил. Признался только в ресторанной ссоре и пытался представить дело так, что на ипподроме всего лишь защищался от озверевшего от обиды Бездельного.

– Я ему – «отойди», а он пистолетом стал в меня тыкать! Я испугался, конечно, ну и ткнул его. Не хотел я никого убивать, граждане милиционеры. Сам он напросился, клянусь. Кинулся, как зверь! Еще секунда и пристрелил бы меня, как собаку!

– Значит, участие в ограблении не признаете?

– Да какое ограбление, что вы! Я – честный гражданин, служу Советскому Союзу в «Стройлесхозе». Ну выпил, ну поругался с каким-то мужиком, с кем не бывает! На лбу у него не написано, что он мент. Ой, пардон, милиционер. Никого убивать я не хотел, клянусь!

– Я про другое спрашиваю.

– Про другое не знаю.

Ничего не изменилось, и когда ему предъявили показания сотрудницы сберкассы.

– Наговаривает она. Ну да, похож, но она могла меня видеть, где угодно, а подумала, что в сберкассе! Мало ли чего человеку в бреду привидится! Не был я ни в какой сберкассе, сто раз вам говорю!

С тем же успехом Горовиц отрицал знакомство с убитым Владимиром Сулейко.

– Не знаю ничего. Может, он был в ресторане, может, нет. Что у них там случилось, не ведаю. Я раньше ушел. Понял, что ссора далеко может зайти, вот и ушел. Я вообще человек мирный.

– Как Сулейко оказался с вами на ипподроме?

– Да кто сказал, что со мной? Я один был.

– Но он оказался рядом, когда к вам подошел милиционер. Как вы это объясните?

– Да никак! Наверное, подумал, что ваш сотрудник всех нас хочет арестовать за тот случай в ресторане. Ну и решил, что лучшая защита – нападение. Так, кажется, греки говорили. Или не греки…

Он задумчиво почесал нос.

Изображать придурка – старый прием, но Анна заметила и кое-что другое: Горовица абсолютно не пугало обвинение в убийстве. А ведь за убийство милиционера срок светит немалый. Но когда разговор заходил об ограблении сберкассы, в его глазах мелькал страх. Сильный. Анна не могла найти этому объяснение.

К вечеру она дошла до такого состояния, что домой приползла чуть живая. Не было сил даже на то, чтобы поиграть с дочерью, поэтому она отпросилась у Фефы пораньше лечь спать. От ужина отказалась, и это стало ее ошибкой.