Оказалось, Коля спутника звал, где-то пили и – вот.

Поселили приезжих в комнате рядом с моею.

Вместе собрались все наши и двое гостей, что-то пили. Спутник, с богемной претензией мальчик, цитировал чей-то задиристый бред. О бессмысленной нежности жизни. О глупом искусстве, что глупо в агонии бьется, не надо мешать. И вообще, не мешаться, иначе раздавит простец. Молчала Она, даже голос никто не услышал, лишь спутнику что-то сказала, но тихо совсем, не для нас.

Решили отправиться в «горы». Коля, как человек с мотоциклом, не привыкший к пешим прогулкам, наотрез отказался. Артур, просто член Ордена, тоже. Она не пошла, исчезнув мгновенно. Шар, я и спутник отправились в путь.

Спустились в Медвежью долину. Спутник что-то молол, потом перестал. На гору «мою» тихо ползли, и тут стало быстро темнеть.

Зеленой яркой темнотой трава нас окружила, синеглазые цветы уставились в лица и смотрят. Да так, что и взглянуть ужасно. Мы застыли.

Вибрации легкие волны сквозь тело прошли. Тишина. Вниз побежали скорее, скорее в обычность привычек.

Набычившись, спутник остановился и вдруг поймал меня, летящую сверху. Посмеиваясь, прижался всем телом. Мне показалось, что меня обволакивает какая-то цепкая рептилия. В ужасе я вырвалась и помчалась дальше. Шаром катившийся Шар ничего не заметил.

Вернулись, разошлись по комнатам. Дом, как обычно, в полной заснул тишине.

Когда утром пошла умываться, увидела настежь открытую дверь. Гости исчезли.

Что за странное существо эта девушка, или она Лиса Пу Сун Линя? Тогда визит не случаен? Что-то ей надо во мне? И зачем на меня насылала угря?

Хочет, чтоб я изменилась? Чтоб я изменила, поняла, наконец, все, что в мыслях с тобою связала – болезнь? И название есть: «Эм Дэ Пэ»

(маниакально-депрессивный психоз). Не выйдет.

Моя любовь в сентябре – улица. То есть улица стала тобою, и сентябрь один на двоих. Сухая земля на газонах под жесткой иссохшей травой – тоже счастье.

Мимо огромного, корою не старой, старинной, с рисунком глубоким, широким, меня оглядевшего дуба пройду и вот он – другой. За этим еще, и всё дальше и дальше. Что вверху, и не видно. Там между ветвями воздух висит золотой, здесь золотистый, пожиже. Там кроны сплелись, вспоминая какой-нибудь дальний, ну, семьдесят пятый, а век был какой? Не наш же, а чей?

Шпок – в голову желудь. Привет, XIX век. Удачно попал, хоть целился долго, много уж раз снаряды рвались под ногами, в них время-пространство плотно свернуто в детский пакетик. Жалко, целой рощицы шелест разбился, исчез, не начавшись, ну, в точности так, как обойма живых желудей, во мне созревавших без толку.

Кроме пуль этих жестких ничто тишину не нарушит.

А кто тишине помешает? Машины? Ну, да. Но они в другом измеренье. Где-то там под ногой, под корнями дубов. Здесь – в небе стволы, оттуда тугие посланья, и иногда, редко-редко чье-то лицо приплывет и исчезнет, оставив меня безучастной. Это раньше любила в лице незнакомом идею всей жизни его отыскать. Ну, играла, конечно.

Может быть, встречу Лису?

Но нет. Нет даже похожих. Она не исчезла, но видеть ее не дано. А вспомнить лицо так же трудно, как потерянный рай обрести.

Рай или ад, от точки зренья зависит.

Постепенно становлюсь трезвее. Очарование улиц уходит. Горы тоже лишь горы – скалы, склоны, скудные травы.

Но иногда, чем дальше, тем реже, как приход, как блаженство болезни, ощущаю загадочный мир посланьем твоим, тобою и мной увиденным чудом.

Остальное время город внизу – грязный, а жизнь наверху – пустая.

Уж не Лиса ли виновата?

Иду за водой, а путь мимо трактира. Там форточка чуть приоткрыта, слышу ругань, или так они говорят?