послушать новые сказки Ксано.

Без них порой так больно внутри становится, что

спасает только Кыш»

Миа

«Настоящая победа – это не когда Серебристый Клинок

отнимает десятки жизней, но если сохраняет

одну и помогает этой душе обрести свободу, ведь

все трофеи мира не стоят чужих изломанных судеб,

как не стоят пустые амбиции дворян

разрушенных стран и сотен новых приютов с детьми,

оставшихся без родителей»

Лаэрт Белый Единорог

«Разорви меня острозуб, если кто не согласен, что

лучшая награда – это набить полный трактир друзьями

и пригласить туда самых страстных девок изо всех

окрестных борделей – для э-эм… дружного обсуждения

философских проблем мироздания…

во всех возможных ракурсах, ха-ха-ха!»

Райлин

– Ну что, жадная Мясная Вредина, ты соскучился? Не загнулся ещё, упёртый дедуган?

– Он думает, мы навсегдашеньки от него свалили, хи-хи-хи!

– Чего молчишь, Вредина?

– Заныкал Осколочек, жмот Царя Скупердяйского? Гони сюда, пока я тебе нос не отгрыз и глазёнки не выклевал!

– Пожалуйста… пожалуйста… оставьте… меня… – Холлинг открыл глаза и увидел сидящую у него на груди птицу с детским лицом и настолько изогнутым клювом, что им можно было легко перерезать горло. Существо смотрело нахально и презрительно.

Мужчина потянулся за Осколком на груди, пальцы закололи от привычного тепла. Если бы Наместник мог выглянуть наружу, то увидел бы, как от его палатки сразу отступила изморозь, ощетинившись ледяными иглами.

– Эй, полегче тут! – птица захлопала крыльями, будто её начало сносить ветром. – Чего хамишь, дядя?

– Не нравится? – ухмыльнулся Холлинг и сжал камень сильнее, чувствуя боль и растущую уверенность в самой глубине души одновременно. Так мощный прилив выносит на берег не только мусор и трупы, но порой и настоящие жемчужины, если набраться терпения. – Сейчас вы у меня попляшите, демоны!

– Как ты это де-е-елаешь? – взвизгнуло создание. – Перестань! Мы ещё не наигрались с тобой! У тебя нет совести, скотина! Перестань, говорю! Отпусти, Мясная Вредина!

– Боюсь, вы мне не нужны, от ваших бредовых голосов Совести, пользы меньше, чем от острого поноса после хромлояда, – он с язвительной усмешкой погладил камень.

– Не посмеешь! – каркнула птица и попыталась клюнуть мужчину в глаз, но Осколок в его руке сверкнул изумрудным сиянием – и создание в ужасе отпрянуло.

– Ты слишком трусливый, чтобы избавиться от нас! В тебе нет совести и тепла – а раз не можешь прощать, то и сам не получишь прощение, мерзкий дедуган!

– Вредная Мясная Жадина, у тебя не хватит духа!

– Только можешь угрожать слабым! И сжигать деревни с людьми! Вонючий поджигатель!

– Заткнитесь! – заорал Холлинг, сжав Осколок так, что боль пронзила всё тело. – Прочь от меня все! Здесь я хозяин! Один я! А вы не смеете проникать в мои мысли! Не смеете угрожать мне! Только я здесь хозяин! Только я, Шарга вас забери!!!

Острые грани впились в руку будто лезвия и стали изменяться. Вот с одной стороны камня появилось изображение деревушки, объятой пламенем. Наместник увидел усталые глаза мужчин, измученные лица бедно одетых девушек и чумазых детей, полных такого животного страха, что казалось – это чувство пахло пеплом и гарью, проникая даже сюда. В носу защипало от отравленного запаха, а голова закружилась, словно горела палатка Холлинга, а дым окружал всё серыми сетями.

В глазах мужчины потемнело. Первобытный ужас будто коснулся спины ледяными когтями и медленно пополз вверх, постепенно впиваясь в кожу всё сильнее. Это не может быть правдой. Не может. Он – сам Наместник Холлинг! Ему никто не смеет угрожать, испытывать его нервы или давить на психику. Обычно такое с огромным удовольствием проделывал он сам, порой морально размазывая непокорных купцов, расправляясь с главами Гильдий, которые отказывались делиться прибылью. А также со всеми остальными, кто смел переходить ему дорогу или имел наглость заявлять о личной независимости. Это только его право. И он никому не позволял его забирать. Унижать и властвовать, порабощая страхом – смысл его жизни.