– В том году мне исполнилось тридцать пять лет, – промолвил Тамерлан.

«Тридцать», – подумал Искендер, но написал так, как было сказано, – тридцать пять.

– Владетель Сеистана, эмир Малик-Махмуд, враждовал со своими соседями, ибо был отпетым разбойником, – продолжал Тамерлан. – Его крепко отлупили, он бежал из своей страны и просил меня помочь ему, предлагая в подарок несколько сеистанских крепостей.

Искендер дерзко опустил характеристику Малик-Махмуда как разбойника, попутно подумав: «Сам ты разбойник!» Впрочем, дальше он послушно записывал все, что диктовал ему хазрет. Тамерлан снова завел сказку о том, как Хуссейн совершал одну подлость за другой, и по закону сказки всякий раз он просил у Тамерлана прощения, а великодушный Тамерлан его прощал.

«Все-таки любопытно, как же ты захочешь описать убийство Хуссейна?» – думал Искендер, записывая красивую легенду о том, как Тамерлан покорял крепости, а подлый Хуссейн брал себе всю добычу с этих крепостей и делил ее между своими багатурами, но добренький Тамерлан и это ему прощал и прощал без конца.

– На сей раз нам пришлось иметь дело с почти неприступными укреплениями, – диктовал Тамерлан историю о взятии очередной крепости в Сеистане. – Мы пришли ночью, когда все жители спали крепким сном. Стража у них тоже спала вповалку. Я отдал приказ спешиться и подходить к крепости, оставив коней в отдалении. Мы запаслись добротными камандами[55] и пошли на штурм. Мои доблестные багатуры ловко использовали каманды и очень быстро вскарабкивались наверх. Вскоре они овладели башнями. Наступил рассвет. Я приказал громко трубить в трубы, обратился к Аллаху за благословением и повел свое воинство на штурм. Крепость была взята почти без боя, и я поспешил совершить субх.

«Да уж, конечно!»

– Когда я стоял на молитве, ко мне привели связанных пленников, из тех, кто все же отважился защищаться от нас. Они с трепетом ожидали жестокой расправы, но я сказал: «Вы – храбрые воины», приласкал их и отпустил.

«Разумеется, приласкал! Саблей! И отпустил в мир иной», – подумал Искендер и, вновь набравшись смелости, не стал писать о добром отношении Тамерлана к пленным, потому что тут наверняка крылась лицемерная ложь.

– Слух о моей блистательной победе прокатился по всему Сеистану, – продолжал свои мемуары Тамерлан. – В это время жители остальных сеистанских крепостей направили письмо эмиру Малик-Махмуду Сеистанскому, умоляя его взять их под свою защиту. Они писали: «Если эмир Тамерлан овладеет нашими крепостями, то ты, Малик-Махмуд, останешься без Сеистана, а мы – без головы».

«Чего же это они так страшились? – мысленно усмехнулся Искендер. – Ты же ласкал пленных и отпускал с миром!»

Тем временем Тамерлан приступил к рассказу о самой горестной своей битве:

– Бой был упорный. Я и двенадцать моих багатуров очутились в окружении плотного кольца врагов. Тут две стрелы поразили меня – одна в локоть, другая в ногу. Но я и внимания не обратил на них. Я весь был охвачен боем. Аллах держал мою раненую руку, и меч не вываливался из нее. Я уложил более ста воинов и вырвался из кольца врагов, опрокинул их и обратил в беспорядочное бегство. Я гнал этих мерзавцев по пустыне и рубил их, рубил, рубил! О-о-о-о-о!!!

«…в беспорядочное бегство», – написал Искендер и отложил перо. Тамерлан лежал на спине, и слезы катились по его лицу. Он страдал, от жгучего воспоминания, и Искендеру стало искренне жаль его. Семидесятилетний старик, он всего достиг в своей жизни, о чем только может мечтать суетный человек, кроме счастья. Искендер особенно остро почувствовал, как несчастен его хазрет.