– Это свидание должно стать нашим последним, – говорил он вполголоса, стараясь смотреть не на лицо девушки, а на белоснежный лик луны, распластавшийся по поверхности озерца, питаемого ручьем, через который и был переброшен Яшмовый мостик.

– Но почему? Почему? – спрашивала она тонким голоском. – Я ничего не боюсь. Пусть смерть, пусть мученья, я на все готова, только бы еще разок услышать твой голос, ощутить запах твоего дыхания, которое волшебнее аромата роз.

– А я… – отвечал он, не в силах удержать строгий тон разговора, – я готов отдать Самарканд и Бухару за одну твою родинку на левой щеке, если только ты понесешь в руках мое сердце.

– Ах, какие слова! Они как стихи. Ты сам придумал так сказать?

– Нет, не сам, – смутился он. – Это стихи Хафиза. – И он еще больше смутился, вспомнив, что с этим стихотворением связывается анекдот про Тамерлана и великого ширазского поэта.

– Но ведь они точно отражают то, что ты чувствуешь, правда?

– Правда, моя стройная чинара, моя тонкая лань!

– Поцелуй меня…

Он привлек ее к груди и стал целовать в губы, пахнущие андижанской дыней, которую девушка ела перед свиданием. Тело его обмякло и стало наваливаться на хрупкую фигурку, одетую в легчайшее шелковое платье, делавшее ее еще более соблазнительной. Но в последний миг, чувствуя, что вот-вот не выдержит, схватит ее и понесет туда, где тень гуще, он отпрянул:

– Нет, любимая, нет! Это невозможно. Мы не должны!.. Ты никогда не будешь моею, ведь ты…

– Молчи! – Она быстро накрыла его рот влажной ладонью. – Даже не произноси его имени. Его ненавистного имени!

– Но ведь он – мой господин, и я служу ему верой и правдой.

– Никто не заставляет тебя, любимый мой, делаться предателем и отрекаться от своего государя. – Ладонь ее уже лежала у него на плече, а лицо медленно приближалось к его лицу. – Но подумай, мой алмаз сверкающий, ведь государь твой не вечен. И он – не молод. Он может умереть. И он умрет. Возможно, очень скоро. И тогда… Я не знаю как, но знаю точно – мы сможем быть вместе. Ведь ты придумаешь что-нибудь. Разве есть на свете кто-либо умнее тебя?

– Есть, – засмеялся он. – Немало есть людей умнее.

– Ну кто же, кто?

– Хотя бы… Мавлоно Абдужаббар Хорезми. Или мирза Искендер.

– Фу! Мирза Искендер! Этот пузатенький урус! Такой противный! Как ты можешь сравнивать себя с ним?

– Он мой друг. Он – наш друг. Он так же ненавидит его, как ты.

– Как я? А как ты?

– И… и как я. Он такое замыслил!

– Что же? Что же? Скажи! Отравить его?

– Нет. Другое. Он не собирается причинять ему вреда и не умышляет ни на жизнь, ни на здоровье великого эмира.

– У-у-у! – разочарованно промычала девушка.

– Я потом как-нибудь расскажу тебе, ладно? – сказал он, беря ее за руку.

– Потом? Ты сказал: «потом»! Значит, это не последнее наше свидание!

– Но ведь ты сама сказала, что он когда-нибудь умрет, и тогда…

– Тополь ты мой высокий! – Она радостно бросилась ему на шею, так что ноги ее оторвались от земли, а руки крепко обвились за его спиною. Губами она жадно прильнула к его губам в долгом полуобморочном поцелуе. Держа ее на весу, он соступил с мостка и сделал несколько шагов туда, где тень огромной чинары сгущалась и куда не проникал свет луны.

Неподалеку что-то хрустнуло. Влюбленные встрепенулись, отлепились друг от друга, он поставил ее на землю и перевел дух, немного пошатываясь и тревожно вглядываясь в темноту, туда, откуда послышался хруст. Долго они так стояли, взволнованные, наконец он сказал:

– Должно быть, это птица.

– Или лиса, – сказала она. – Супруг недавно запустил сюда лисиц. Сразу после того, как отсюда убрали китайцев.