***

Баюн, вернувшись в избу не увидел в ней Огнедара. Чародей вернулся под самое утро не весел, ниже плеч буйну голову повесил.

– Чую смертью от тебя пахнет, – Баюн этот запах знал лучше, чем кто-либо другой, – с Ягой ты снова разговаривал, что сказала она?

И рассказал Огнедар Баюну, что узнал от Яги, да не всё. Баюн то понял, да не стал выспрашивать, уж очень неспокоен был чародей.

***

На утро, к удивлению всех деревенских, поднялась Людмила на ноги и стала краше и лучше прежнего, лет на десять помолодела. Слух с новой силой пошёл по деревням, что Марфа – хи́тра, что она с самим Кощеем договорилась мать из могилы вырвать. А потом еще и вернулась жива и целёхонька с того берега. Хотели Марфу из деревни изжить, боясь, что водится она с кикиморами речными, но Людмила никому не позволила и пальцем дочь тронуть.

Через три дня Марфа с Людмилой пошли за водой. Марфа была неспокойна и молчалива. Людмила, как обычно, начала набирать воду и не увидела, что дочери поплохело. У Марфы перед глазами всё закружилось волчком, быстрей и быстрей. И со словами «Ой, маменька, что-то дурно мне» упала наземь, а поднялась уже в лесу – рядом с тем самым источником с живой водой.

Девушка побежала в сторону родной деревни. Но добраться сумела лишь до избушки Бабы-Яги. А оттуда – как бы ни бежала в сторону дома, – всё оставалась на одном месте. Выбившись из сил, упала она на землю и разрыдалась.

Не знала Марфа, сколько проплакала, – мало ли, много ли, но через время услышала знакомый голос:

– А я предупреждал тебя, но вы же все смелые, не слушаете…

Марфа подняла на чародея глаза. Он печально улыбался, жалея её. Взглянув и на кота, догадалась, что Огнедар всё знает – и о том, что воду она взяла, и о том, что кот ей с этим помог.

– Пожалуйста, – взмолилась она, – верни меня домой! Нельзя мне тут оставаться, у меня там матушка одна-одинёшенька. А я для тебя всё, что захочешь, сделаю! Всё-всё.

– Утро вечера мудренее, – молвил юноша. – Пойдём, я баньку затопил. Искупаешься, поешь да выспишься, а наутро что-нибудь придумаем.

Огнедар помог Марфе подняться с земли. Она за ним безропотно пошла, а самой страшно было, вдруг обманет он и не выпустит живой из Леса.

– Странная она, – заговорил Баюн, только Марфа в баньку ушла, – не как все заречные.

– Девка обычная, из-за Реки, – пожал плечами Огнедар, чтобы кот не понял ничего. А сам почувствовал, что изменилось что-то, словно дышать ей легче стало.

– Зелёный ты еще, не видишь, а Яга бы сразу поняла, – Баюн ходил вокруг Огнедара и тёрся об его ноги, – жизнь чужую она с себя скинула, тяжёлую. За именем не своим прячется. Уж сама, не сама ли, но вижу я, что родители её не так назвали.

– Об этом пока никому не говори, даже ей самой, – Огнедар дал коту потроха утиные, и тот с довольным урчанием утащил их за печку и там съел.

После баньки Марфа появилась в избе так тихо, что Огнедар аж вздрогнул, когда её увидел. После баньки стала она ещё краше, да и в рубахе, что он ей оставил, словно берёзка в поле смотрелась. Широка ей была рубаха, а девица стройная.

Держла она в руках свою куколку обережную. Отметил про себя Огнедар, что бабушка его много таких кукол когда-то делала, да путникам в подмогу давала. Только не всех эти куклы уберечь могли.

Молчала за ужином девушка. Ела мало. Целое крылышко утиное Баюну дала. Тот и съел его с довольным урчанием. А потом уснул у её ног.

Ночью ей снились странные сны: старуха с зеркалом, голубая трава и Баюн, с глазами такими же глубокими, как ночное небо, и все звёзды в них видно.

Утром Марфа проснулась рано, но Огнедара в избе уже не было. Баюн мурлыкал возле печки. Сказал кот девушке, что Огнедар в ночь у Змея-Горыныча был, должен был что-то прознать про то, почему Марфа мост через Реку нашла, кто ей путь подсказал.