Перевозчик склонился над её ладонью, с интересом вглядываясь в потёртые кругляшки.

– О, даже обол есть! – Он выудил самую неказистую монетку с выщербленным краем, на которой был выбит профиль кричащего человека. – Давненько мне их не подкидывали. Ты у нас птица высокого полёта, оказывается. Интересно, что же ты в итоге вспомнишь… Если вспомнишь, конечно.

Играя, он подбросил монетку. Та взлетела неожиданно высоко, на пару секунд зависла в воздухе, потом завертелась волчком и на огромной скорости ввинтилась в туманное небо.

– Долг закрыт. – Последнюю фразу Dead-Мазай произнёс, запрокинув голову в низкое серое небо. Потом снова перевёл взгляд на Лилю, и она с каким-то дурным весёлым ужасом наконец-то признала в нём своего «доктора». – Мои расчёты с тобой закончены, но дела продолжаются. Мне пора. А ты давай осваивайся, сороковины твои скоро. Для тебя откроется вечность.

Лиля стиснула зубы. Чем дальше в лес, тем толще стебли дури… Вечность? Этого не может быть. Всего, что сказал этот ненормальный, просто не может быть! Она потеряла память, возможно, прямо сейчас галлюцинирует. Может, уже свихнулась. Пусть так, это печальные, но вполне адекватные варианты. Или же, всего вероятнее, этот нео-Мазай и есть самый настоящий псих, который пытается ей тут впарить развесистую клюкву, пока его разыскивает весь персонал местного психдиспансера. Не хочет везти? Ну и пошёл он лесом! Сама разберётся!

– Так, всё! Спасибо за содержательную беседу, но мне тоже пора! – Лиля решительно шагнула на мост. Металл угрозно загудел.

Перевозчик грустно усмехнулся.

– Ну да, я бы удивился, если б ты сразу поверила. Твоя амнезия говорит сама за себя. Ты же всю жизнь отрицала собственный опыт, да?

Лиля независимо дёрнула плечом. Её личная жизнь его не касается, вообще-то.

– Ладно, сходи до конца моста. Если дойдёшь, конечно. Убедись сама, что выхода нет. Заодно поймёшь, почему Калинов мост так называется. Тут не радуга, знаешь ли. Да и Горька – не пушистый щеночек, которого ты так горько оплакивала в семь лет. Это мир мёртвых, зайка, тут всё по-взрослому.

Устав с ним пререкаться, Лиля взялась за поручень, обнаружив, что тот ощутимо тёплый, и пошла, медленно переставляя ноги. Идти почему-то было очень тяжело, будто она продавливала себя через вязкий молочный кисель неньютоновской жидкости. Кроме того, с каждым шагом поручень, а вслед за ним и металл под ногами становились лишь горячее. Лавовые прожилки из-под её ног змеились всё гуще. В некоторых местах металл вовсю пузырился, будто под ним бурлила раскалённая субстанция.

Смрад от реки усилился, и метров через двадцать Лиля поняла, что больше не может дышать. Под ногами горело – без всяких метафор. Мост впереди раскалился докрасна. Далеко впереди, где, вероятно, заканчивался мост, пламенела стена огня.

С трудом протолкнув горячий воздух в лёгкие, Лиля мучительно закашлялась и упала на колени. Ноги тут же ожгло. Зашипев от боли, она вскочила и попятилась назад. Потом развернулась.

Перевозчик так и стоял в начале моста: спокойный, выжидающий. В потоках нагретого металлом воздуха черты его лица плавились и изменялись, словно спаситель «заек» никак не мог определиться с текущим обликом. Поймав её взгляд, он отвернулся и неторопливо пошёл на берег.

– Эй! – закричала Лиля и тут же закашлялась. – Подожди! Прошу тебя… – Её снова накрыл приступ кашля. – Я… Я всё поняла! Просто скажи, что мне делать… Пожалуйста!

Он остановился. Посчитав это добрым знаком, Лиля припустила так быстро, как только смогла. Возвращаться оказалось не в пример легче, ноги сами несли.