Через минуту, несмотря на протестные стоны и скрипы, кресло-качалка было выдворено на крыльцо. Лиля пожелала ему ни в чём себе не отказывать и демонстративно захлопнула дверь.

Пора было заняться серьёзным делом.

Сосредоточенно хмуря брови, она собрала на столе все подручные средства, мало-мальски подходящие под нужды самообороны. Улов был, прямо сказать, не густ: вилка, нож, маникюрные ножницы и набор швейных иголок.

Она взяла в руки тупой столовый нож, повертела его. Лезвие тускло блеснуло. Осознав абсурдность своих приготовлений, Лиля вздохнула.

Что, ну что она могла здесь сделать – одна, без помощи?

За окном вкрадчиво шевельнулся туман, и где-то в его глубине раздался долгий скрипучий звук – словно что-то точило когти о камень.

Холщовая торбочка на боку внезапно зашевелилась, будто там волчком завертелся мелкий зверёк. Лиля почувствовала, как ткань напряглась под её пальцами. Она запустила руку и вытащила клубок.

Он изменился за ночь – кажется, немного подрос, точнее, распушился. Нити его теперь переливались тёплыми оттенками: светло-серым с рыжими искорками, словно осенние листья в паутине.

Встрепенувшись, клубок с силой оттолкнулся от её руки, пролетел в прыжке приличное расстояние между кухней и прихожей, приземлился и подкатился ко входной двери.

Там он замер, как будто прислушиваясь. Потом нетерпеливо подпрыгнул несколько раз на месте, словно требовал открыть ему дверь. Его движения были настолько выразительными и живыми, что Лиля рассмеялась – первый раз за долгие дни.

Подбежав к нему, она осторожно толкнула дверь вперёд.

Клубок закрутился юлой, демонстрируя радость от понимания, и скользнул на волю. На пороге он повертелся вокруг своей оси, как стрелка компаса, попавшая в магнитную аномалию, затем резко соскочил с крыльца и принялся прыгать на одном месте, явно указывая направление.

Стало понятно, что таким образом он подзывал её к себе. А ещё Лиля поняла, что клубок предлагал ей уйти отсюда.

И себя, выходит, навигатором назначил…

Лиля прикусила губу.

А, была не была! Что ей терять?

Всё нынешнее имущество – лампадка да яблоко – были при ней, в холщовой котомке. В доме ей больше нечего было искать и ничто её здесь не держало.

Не раздумывая далее, Лиля шагнула с крыльца.

Дверь, распахнутая настежь, медленно закрылась сама по себе. В замочной скважине дважды щёлкнул ключ. Изнутри. Характер у этого дома был тот ещё, вредный, в чём Лиля, в общем-то, и не сомневалась, но эта демонстрация расставила последние точки.

Качалка на крыльце раздражённо проскрипела вслед: хотелось бы думать, доброе напутствие, но, уже зная её злонравие, Лиля не сомневалась, что это было пожелание не возвращаться.

Впрочем, в том имелся смысл. Возвращаться – всегда и везде – плохая примета.

В посмертии движение возможно только вперёд.

Наверное.

Лиля упрямо выдвинула подбородок. Узнаем. Всё узнаем и даже «сову эту мы разъясним»!

Она ушла не оглядываясь – так же, как в жизни, когда уходила оттуда, где ей становилось невыносимо. Лиля была неудобной женщиной: её «хватит» означало жирную и окончательную точку без возможности превращения в запятую. Многоточия она тоже не жаловала. Уходя, всегда знала, что за её спиной мосты сгорают до основания – потому что сама же их и поджигала.

Но на этот раз обошлось без пироманских аффектов.

Вскоре после её ухода, медленно перекатывая клубы, в дом анакондой вполз туман, заполнил собой все комнаты, включая чердак, и жадно вобрал в себя малейшие следы её пребывания.

Туман никогда не бывал сыт. Как всякая пустота, он жаждал наполнения – и не был способен что-либо действительно принять.