Многие люди замечали эти вещи, удивлялись им, а затем принимали их как еще одно доказательство того, что племя «странное». И все же, как это ни парадоксально, именно из этого безразличия возникло единство семьи. Из этой же обособленности возникло глубокое и прочное чувство их идентичности. В каком-то смысле они полностью перевернули старую пословицу о том, что если люди отказываются держаться вместе, то они будут висеть по отдельности: о Джойнерах можно сказать, что они висят отдельно, потому что знают, что висят вместе.

Чтобы найти причину их чувства «отдельности», необходимо заглянуть в историю семьи.

Многочисленные дети «Медведя» Джойнера от двух браков – по самым скромным подсчетам, их было более двадцати – росли в обществе, где каждый должен был заботиться о себе сам. Что касается самого старого Билла, то ничто в его прежней жизни не подготовило его к тяжелым родительским обязанностям. Какой бы ни была его карьера до приезда в холмистую местность Зебулона, она была очень тяжелой. Известно, что он сказал:

– Если молодой человек не научится корчевать до четырнадцати лет, он никогда не научится. Курица будет возиться с молодыми птенцами, но до того, как они поджарятся, им придется добывать себе пропитание самим.

Несмотря на то, что он был солидным человеком для своего времени и места, его средств было недостаточно, чтобы обеспечить двум десяткам детей легкий старт в жизни. Более того, надо признать, что, как и многие мужчины, овдовевшие в первом браке, он решился на второй, потому что это был лучший способ удовлетворить свои потребности. А те четырнадцать или шестнадцать детей, которые появились позже, – что ж, это жестокий факт, но это был посев слепого семени. Они пришли. Они просто пришли. И это было все.

Возможно, несправедливо подчеркивать раскол этого второго брака. И все же разделение произошло. Это неизбежно. Во-первых, старшие дети от первого брака «Медведя» Джойнера были уже достаточно взрослыми, когда он женился во второй раз и когда на свет появились дети от второго брака. Опять же, оставшиеся в живых дети от первого брака – Зак, Роберт, Хэтти, Теодор и Руф – были если не другой породой, то уж точно отдельным кланом. И они это знали. С самого начала, инстинктивно, казалось, они это знали. Не то чтобы они сознательно ощущали свое «превосходство» – это горькое обвинение прозвучало позже, – но они, похоже, чувствовали себя таковыми. И – раз уж приходится говорить чистую правду – в свете своих достижений и в мировом понимании они таковыми и были.

Еще один факт: Джойнеры, от первого до последнего, были тщеславным народом. Даже старый Уильям имел свою долю этого недостатка, возможно, даже больше, чем остальные, поскольку старики тридцатилетней давности, помнившие его и отдававшие должное его доблести и необыкновенным дарованиям, часто добавляли:

– Ну, он знал, что он хороший… Он был замечательный, но он знал, что он хороший. И он был фанатичен. Он мог быть фанатичным; и он был властным, тоже… А что касается Зака, – улыбались старики, произнося его имя, – ну, был и Зак. Он знал, что он хороший. Зак был удивительным… но никто никогда не говорил, что он был румяной фиалкой.

Джойнеры этого раннего расцвета не только «знали, что они хороши», но и не прилагали особых усилий, чтобы скрыть это. По-видимому, никто из них – разве что Роберт – не прятал свой свет под бушлатом. И правда, каждый из них по-своему – даже Теодор! – был светел.

Причины? Причины были сложными, но, пожалуй, первой из них было сознание того, что они имеют особое наследие. Первая жена «Медведя» Джойнера была «особенной женщиной»: она была креасманкой, а креасманы – «хорошие люди». Все Джойнеры из первой партии гордились своим происхождением от Кресманов. О самой Марте Кресман можно сказать немногое, кроме того, что она была хорошей женой, тихой и трудолюбивой матерью и пресвитерианкой. Последнее обстоятельство, как бы незначительно оно ни казалось, было очень важно: ведь оно свидетельствует о снобизме, который до сих пор более распространен в мире, и который Джойнеры из первой партии никогда не теряли.