отвечало левое полушарие (то есть именно оно понимало, что важную роль сыграл стог, а не ткань), и это можно было предсказать по исходным данным испытуемых. Однако у участников с относительно неразвитыми навыками чтения восприимчивым к лингвистическим связям оказалось и правое полушарие. А вы говорите, язык – целиком и полностью функция левого полушария! Более того, когда надо было понять сценарии историй, оба полушария относительно неумелых читателей спотыкались на словах вроде «парашют», что показывало, что они восприимчивы не только к лингвистическим аспектам, но и к сценариям. С другой стороны, у самых умелых чтецов восприимчивым к сценариям оказалось только левое полушарие. Парадокс в том, что, как выяснилось, у самых умелых чтецов правое полушарие словно Джон Сноу из «Игры престолов»: оно ничего не знает. Их реакция не меняется, когда слова вроде «роль» появляются после «парашют» и после «ткань» (да и после слова «ворона»). И хотя наши испытуемые не спотыкались на словах вроде «парашют», связанных с историями лишь тематически, их смущали слова, которые не имели к историям никакого отношения.

В итоге ни один испытуемый в ходе моего эксперимента не показал результатов, которые можно было бы предсказать на основании данных, получаемых, когда усредняешь группы испытуемых с разными навыками чтения. Это как взять целую комнату людей и сказать, что их средний возраст – 42 года, хотя на самом деле никому из них нет 42 лет. Однако в нашем случае неспособность понять, что у разных людей разный мозг, не просто дала бы неполные данные, но и натолкнула бы на неверные выводы о том, как два полушария участвуют в понимании прочитанного.

Если вам по-прежнему непонятно, зачем все это изучать, представьте, что было бы, если бы вы травмировали правое полушарие мозга. Что бы сказал вам доктор о возможных изменениях в вашей жизни и здоровье? Как бы он оценил все за и против хирургической операции, на которую вам предложили бы согласиться?

На протяжении своей карьеры я отстаивала ту точку зрения, что, хотя внимание к средним показателям выборки позволило специалистам в нашей области быстрее узнать, сколько всего у нас общего (в частности, выявить многие механизмы, лежащие в основе процессов сенсорного восприятия), но из-за этого сложнее определить, что же делает нас уникальными (в частности, каким образом мы понимаем истории, шутки, да и друг друга, если уж на то пошло). Из такого «безразмерного» подхода, кроме всего прочего, следует, что подавляющее большинство того, что мы знаем о человеческом мозге, заставляет человеческое сознание либо игнорировать, либо сглаживать все то, что делает нас разными[51]. К примеру, многие нейрофизиологи и даже врачи до сих пор считают понимание языка делом левого полушария. В результате ученые так и не достигли согласия по вопросу, как и у кого правое полушарие участвует в разных способах понимания речи, – а ведь проблемы с речью после травм правого полушария начали описывать еще 150 с лишним лет назад[52].

Но, прежде чем я надену белое пальто и разверну транспарант «Все различия нужны, все различия важны», пожалуйста, позвольте сделать признание: если люди, интересующиеся нейрофизиологией человека, не изучают индивидуальные различия, на то есть веские практические причины. Первая – пресловутый парадокс «мозг изучает мозг». Мозг человека настолько невероятно сложен, что на протяжении моей жизни мы совершенно точно не разберемся в нем до конца[53], даже если оставим в стороне все, что делает нас разными, и сосредоточимся только на общих чертах. На самом деле мы даже устройство