– Простите, господин Куро. Это вынужденная мера.

– Зачем вы обучаете этому древнему искусству, Сохэй? Для чего ныне необходимы Оммёдо?

– Слишком много демонов стала на благословенной Ашихаре. Камакура не должна вспоминать то, как почти пала перед смрадом и чернью. Смертные изо дня в днем приходят к стенам Исиямы и просят о помощи. Миазмы проникают из Йоми.

– Мы пытаемся противиться этому.

– Нет, демон. Ты пытаешься, а твой брат наслаждается всякий раз, когда новый демон поглощает дрожащие души.

– О чем это вы?

Усмехнувшись, Сохэй встал. Подойдя к демону, он приложил к его лбу зеленый лист. Дурман постепенно проникал в сознание. Чуткое обоняние улавливало успокаивающие травы, пропитавшие собой лист. Куро обмяк в объятиях шикигами, краем глаза улавливая сожаление на лице смертной.

Вечер совсем быстро пришел на святые земли. Солнце постепенно пряталось за горизонт, а Итами, сменив одеяние на красные каригины, стояла подле высокой тории. С её рук стекали ледяные воды тэмидзуи, в широком поясе лежал сяку и несколько талисманов. Она ощущала себя странно, словно забытое за несколько месяцев чувство постепенно возвращалось. Хотелось подчиняться силе, мерно текущей внутри неё. Желалось вернуться к жестоким тренировкам, где изо дня в день страдало не только тело, но и душа. Отчаянные крики постоянно доносились из разных уголков храма. Итами помнила, насколько больно очищать тела от мешочков миазм. Шикигами вернулись их храма Аманавы и, склонившись перед вернувшейся госпожой, исчезли в дымке, что устремилась к пустотному талисману. Приятное тепло слегка согрело холодное тело.

Сохэй поравнялся с ученицей, смотря туда же, куда и она – на яркие огни прекрасной Камакуры. Он любил этот город и ненавидел также сильно. Большая часть прошлого устремляла его душу туда, но останавливая себя, монах то и дело ударял по усохшим рукам, которые всё ещё стойко удерживали не только сяку, но и катану.

– Почему ты так жесток с ним? Господин Куро желал помочь мне.

– Потому что демонам нет веры, Итами. Когда—нибудь ты поймешь, какую боль они могут причинить тебе, самой светлой душе, что есть на Ашихаре.

– Ты ошибаешься. Куда мне до такого света, если на душе есть пятна лиса? Его следы я запомнила так четко, учитель.

– Там, где проходит лисий след, ты найдешь погибель или ответ. Кто знает, моя дорогая. Может, эти демоны способны помочь очистить Ашихару и запечатать Йоми вновь.

Нахмурившись, Итами глубоко вдохнула. Когда наступало время средней крысы – каждый смертный обязан оказаться в доме своем и не выходить за его пределы. Наступало время демонов. Тех, кто становился уже привычным ночным жителем в каждом уголке Ашихары. Но Итами, ощущая тревогу где—то подле торговой площади, только глубоко выдохнула.

– Почему они не слушают нас, Сохэй?

– Потому что человек всегда будет веровать, что он умнее и опытнее другого. А когда дело доходит до истины – то он прогибается. С его глаз стекают горькие слезы, а на устах застывает сожаление, ведь по итогу правда не на его стороне.

– Ты накажешь меня, учитель?

– Ступай в Камакуру, Итами. Там сейчас есть те, кому ты необходима. Поговорим о твоем проступке позднее. Справься до среднего зайца.

– Я помню, учитель.

Склонившись перед Сохэем, Итами тут же выпрямилась и устремилась в город. Сяку в руке пульсировал, отказывался резонировать с её аурой, пытаясь показать обиду. То, что жило в защитных орудиях, всегда было живым, имело характер и злилось, когда Оммёдо терял сяку или долго не брал.

Путь до Камакуры был быстрым, но Итами казалось, что она двигалась медленно, то и дело запинаясь о выпирающие корни или спотыкаясь об острые камни. Ей было стыдно за то, как она поступила с Куро. Единственным, кто относился к ней хорошо, стал тем, кто поддерживал, когда Акуто злился. Но противиться Сохэю – сродни наказанию или смерти. И, если бы Итами дали выбрать ещё раз, как правильно поступить, она сделала бы также. Смертная успеет извиниться, сможет найти храм Аманава среди непроходимой лесной чащи, но только тогда, когда учитель сжалится, вынуждая проходить древнее искупление. Дернувшись на повороте, Итами не сразу заметила, как кто—то пред ней стоял. Врезаясь в чужое тело, смертная почти упала на земь, как сильные руки, крепко перехватив её, удержали на весу. Акуто смотрел в глаза смертной и не верил происходящему. Мизинец неприятно пульсировал, а сердце почему—то забилось сильнее. Лис фыркнул и выпустил Итами из рук, позволяя до конца упасть. Не сильно ударившись, она потерла руку и, переведя взгляд на лиса, усмехнулась.