– И не дай вам бог бросить окурок! – предостерегает нас гид. – С вас взыщут такой штраф, что вам и не снилось.

– Помилуйте, мы же в пустыне!

– Хотите узнать – бросьте… Бросьте, бросьте! – приглашает он нас барским жестом.

– Но здесь же никого нет. Кто увидит?

– Хотите узнать – бросьте! В прошлый раз мы так двоих потеряли.

Мы оглядываемся.

Вокруг всё – почти как у Блока: «Пустыня. Туалет. Бачок. Скамейка».

– Да тут же повсюду камеры! – самодовольно хихикает экскурсовод. – Мы же в Неваде!

Но вот наконец подходит очередной автобус, и апатичный водитель с лошадиной покорностью в четвёртый раз перегружает наш багаж.

– Он нас не любит, – наблюдая за каторжными стараниями шофёра, делюсь я своими наблюдениями с женой. – Говорю тебе – не лю-бит!

Голубая тенниска водителя покрывается фиолетовыми пятнами, лицо – бордовыми.

– Он антисемит. Точно говорю тебе – анти-се-мит!

– Если до нас не был, то теперь уж точно, – соглашается со мной супруга.

– Надо дать ему чаевые прямо сейчас, не то он врежет нас в небоскрёб!

И действительно, получив деньги, водитель становится несколько радушней.

Но уже через четверть часа в автобусе назревает новый кризис. На панели вдруг загорается красная лампочка, и теперь уже шофёр требует в рацию: «Заменить автобус!»

Пассажиры же настаивают на обратном.

– Но он обязан. У него инструкции… – объясняет нам гид.

– Что это вообще за лампочка? – орут пассажиры.

– Откуда он знает? Он же водитель, а не механик.

– Он террорист! – отзывается группа. – Это наверняка бомба!

– Зачем бомбе зажигать какую-то лампочку? Ей же легче взорваться…

– Если она ему так мешает, пусть сам её и погасит!

– Но он не может.

– Тогда пусть закрасит к чертям!

– Это противоречит его инструкциям…

– Ну так мы её сейчас сами разобьём! – решают активисты, немедленно бросаются к приборной панели, и водитель распластывается на ней, как Матросов на амбразуре.

– Донт тач! Донт тач! – вопит он, защищая казённое имущество.

– Отобрать у него чаевые! – ревёт группа. – Он террорист!

Так автобус штормит ещё минут пятнадцать. Пока в ходе жестоких прений не выясняется, что лампочка всего лишь оповещает о негерметично задраенном потолочном люке.

И тогда напряжение сразу спадает.

Все снова улыбчивы, хлопают водителя по плечу и даже досыпают ему чаевых, которые тот принимает с улыбкой, чуть подёргивая щекой и держась за сердце.

В итоге с исправным кондиционером и задраенным люком, счастливо ёжась от долгожданного холода, мы в конце концов въезжаем в Лас-Вегас.

Дизайн гостиницы «Люксор» невероятно натуралистичен: присевший в собачьей задумчивости сфинкс с лицом Тутанхамона и огромная антрацитовая куча с его подветренной стороны в виде пирамиды.

– Давно сидит… – говорю я, окидывая взором внушительные размеры высиженного.

Под хвостом сфинкса, кстати, обнаруживается и вход.

В него мы и втекаем, проникая в изнаночную реальность.

– Ну-ка, где-то тут наши миллионы… – потираю я ладошки. И жена движением иллюзиониста извлекает из лифчика замусоленный доллар.

– Не сейчас, – останавливаю я её. – Разорим их чуть позже!

Со стороны казино напоминает гигантский коровник с бесчисленным количеством дойных аппаратов. Люди со всего мира волокут сюда свои налитые вымена, дабы сцедить давящие излишки наличности и снова пастись налегке, щипая редкую травку ежемесячных зарплат.

Игра – вот ключевое слово здешнего рая.

Красующийся на постаменте новенький «корвет» вопит призывной надписью: «Выиграй меня!»

Измученное лицо карточного дилера умоляет: «Обыграй меня!»

Улыбки девушек доверительно шепчут: «Поиграй со мной!»