Забежав в свою комнату, он осторожно достал из ящика стола письмо о зачислении. Плотная бумага кремового цвета с университетской эмблемой показалась ему весомой – осязаемый мост в другой мир.
Он положил письмо на кровать, поднял камеру и навел на письмо. Через треснувший дальномер письмо выглядело раздвоенным, призрачным. Два будущего: одно исчезало за другим. Его пальцы замешкались, но двигались в привычном ритме, которому его научила бабушка: настроить диафрагму, выставить экспозицию, сфокусировать кадр, задержать дыхание, сделать снимок.
Затвор щелкнул.
За стеной скрипнула дверь брата. Скоро начнется семейный ужин – их ритуал притворного лицемерия и извечного отрицания. Важнее было то, что в момент фотографии, у Дэниела появилась надежда. Ощущение начала чего-то нового.
Дэниел поправлял столовые приборы – решение выкристаллизовывалось с каждой секундой. Три дня до окончания срока оплаты за обучения. Три дня, чтобы вырваться на свободу или остаться в ловушке. Наполняя стаканы водой, сердце Дэниела бешено колотилось от осознания возможности. Впервые за много лет он увидел путь вперед – узкий и неопределенный, но все же реальный.
Кухня, которая всегда была его тюрьмой, вдруг показалась ему временной преградой. Каждая сколотая тарелка, каждая потертая столешница, каждый знакомый угол – скоро станут воспоминаниями, а не реальностью.
Через три дня все изменится. Через три дня он будет либо свободен, либо все в том же болоте. Он вытер руки о полотенце и повернулся к столу.
«Ужин готов».
Тень на полу
Разум разбивается,
как вода о камни реальности.
Каждый осколок
несет соль всего океана.
Свет телефона в дрожащих руках Дэниела озарил его испуганное лицо, когда он спиной прижимался к чугунной ванне. Его дыхание рикошетом отражалось от кафельных стен. Голос диспетчера службы спасения 911 прозвучал отрывисто и отстраненно:
«Сэр? Вы еще здесь?»
Дэниел крепче вцепился в телефонную трубку. На мгновение он почувствовал запах мокрого асфальта и услышал голос двенадцатилетнего Сэма, грубый и смелый: «Еще раз тронешь его, и я сломаю тебе нос!» В памяти промелькнуло воспоминание: Сэм стоит между Дэниелом и тремя мальчиками постарше, кулаки подняты, по щекам размазана грязь. Хулиганы тогда разбежались. Теперь кулаки Сэма били по двери – ребра Дэниела болели там, где его когда-то защищала верность брата.
Голос Дэниела надломился. «Мой брат… он напал на меня. Пожалуйста…»
«Ты думаешь, что, спрятавшись в своей башне, ты останешься чистым?!» прорычал Сэм.
Свет замерцал, когда что-то тяжелое ударилось о стену снаружи.
«Сэр, ваш брат является источником опасности для себя или окружающих?» – спокойно спросил диспетчер.
«Я изгоню из тебя тьму, Дэнни-бой!» Голос Сэма перешел в певучее пение.
«Тебе не уйти от спасения души!»
«Да», – сказал Дэниел в трубку, теперь уже громче. «Да. Пожалуйста, поторопитесь».
* * *
Двадцатью минутами ранее…
На кухне стояла неестественная тишина, нарушаемая лишь звяканьем тарелок, которые Дэниел складывал в стопку – слишком медленно, слишком тщательно. На столе лежало письмо из университета, обведенное красным кружком. Сэм обмяк на стуле, его пальцы измельчали холодную картошку фри в жирное конфетти. Приглушенный свет выделял бисеринки пота на его висках и дрожь в руках, когда он превращал картошку в мякоть.
В кармане Дэниела горела Leica. Один снимок – просто, чтобы запомнить Сэма. Он навел камеру, отразив неестественный, покатистый склон плеч Сэма и тушку жареной картошки, крошащуюся в руках брата, как сакральный хлеб. Затвор щелкнул – звук был похож на звук ломающейся кости.