Процесс принятия такого решения иногда длился годами. В начале семидесятых число семей, решившихся на отъезд, было сравнительно невысоко. Тем не менее, власти под разными предлогами не разрешали выезд многим из них, и поэтому росло количество отказников, получивших в общественном мнении статус «предателя», но остававшихся в Союзе. Представьте себе – вы живете в стране, где вас считают предателем. К счастью, думающих так было меньше. Друзья уважали вас за смелое решение; другие вас ненавидели за то же самое.

«Ехать или не ехать?» – это был стратегический вопрос, обсуждавшийся чуть ли не на каждой вечеринке, где собиралось двое или более евреев. Если двое евреев что-то оживленно обсуждали, к ним подходил третий и говорил полувсерьез: «Не знаю, о чем вы разговариваете, но ехать надо!» Никто даже не спрашивал, куда ехать, все понимали всё. Состояние «отъезда» было длительным статусом с подготовкой документов, ожиданием визы, продажей или раздачей домашнего скарба, накопленного десятилетиями. В течение этого времени и до самого отъезда друзья и знакомые восхищались и удивлялись храбрости отъезжающих и каждый раз при встрече мысленно прощались. Это было особенно таинственно и оттого еще более интригующе во времена отъезда самых первых в начале семидесятых. Слова знакомых тебе с незапамятных времен людей «мы уезжаем» звучали как выстрел – неожиданно, громко, шокирующе, как приговор нам, остающимся, никогда больше не видеться с людьми, с которыми связано так много. Эмигранты той поры были решительными, морально готовыми к неизвестным вызовам и менее терпимые к системе, построенной на лжи. Те, кто ехал в Израиль, были приверженными идеям сионизма людьми и оттого – вызывающими уважение. Намерения тех, кто уезжал в Америку, были более понятны – все-таки там нет войн, как в Израиле. Но, примеряя рубашку всех отъезжавших на себя, далеко не многие были готовы пройти через все то, что проходили те первые эмигранты.

Но вот решение принято, и следующей проблемой была работа. Непосредственно перед подачей заявления в ОВИР (Отдел Виз и Регистраций) на получение выездной визы, заявитель должен был уволиться с работы, т. к. на следующий день эта информация будет известна в отделе кадров со всеми вытекающими последствиями. Если человек не увольнялся, он подвергался остракизму и публичному осуждению. Получение такой визы могло занять месяцы, если не годы, и вопрос заключался в том, на какие средства отъезжающий мог жить все это время. Поэтому поиск временной работы представлял серьезную проблему. Если будущий эмигрант был удачлив, он находил работу сторожа или кочегара в котельной, т. е. там, где никому нет дела, кто ты и куда ты вознамерился уехать.

История, которую я расскажу, была типична для отъезжающих из Советского Союза в семидесятые – восьмидесятые годы. Мои друзья, Гриша и Валя, семейная пара, – они же были моими коллегами по работе в институте, – собрались уезжать. Сейчас мы живем в получасе езды друг от друга и когда встречаемся, иногда вспоминаем то пресловутое профсоюзное собрание.

На дворе был 1981-й. Начну с того, что с момента, когда Григорий подал документы на выезд в ОВИР, неприятности у него и Валентины начались буквально на следующий день. ОВИР информировал местное отделение КГБ, которое, в свою очередь, послало уведомление в институт об политической неблагонадежности двух сотрудников и их намерении выехать. Как только спецотдел института (фактически, филиал КГБ) получил это уведомление, об этом узнали все и в других отделах. И сразу как будто прозрачная стена выросла между этой парой и сотрудниками – стена страха, негодования и скрытой зависти. Реакция коллег на их отъезд была различной, ее невозможно было предугадать. Можно ли было ожидать от члена парткома института реакции сочувствия и понимания того, через какие моральные испытания они сейчас проходят? Представить такое было невозможно, но именно он подошел к ним, естественно не как член парткома, и сказал пару человеческих слов. Таких, как этот член парткома, было немного, но они были. Свои чувства по отношению к Григорию и Валентине они выражали скрытно, опасаясь навлечь на себя проблемы. Другие, среди которых были и бывшие друзья, не скрывали своей враждебности к «предателям».