Идише-мамэ.

Кипешит и кипешит.

Хлопает руками-крыльями.

Там она такая же была.

Но полегче было: она собой занималась все-таки, и это целит.

А я – собой.

И она сквозь пальцы смотрела.

Кормила до отвала то Каринку с Гео, то Пауля – того, правда, недолюбливала, но слов не говорила, и то хлеб.

Я ее пыталась выспросить про свое – а мало ли! Не, не понимает, о чем речь. Называю имена – она: «не знаю этих ублюдков и знать не хочу!» Ментами грозит. Менты – это вроде как полиция. Здесь еще есть такое.

А, вчера!!! Такой здесь есть медбратик, Сергея напоминает. Гузку, конечно, я не видела – все в халате расхаживает, бумажки пишет, да и не медбрат, скорее, а студент. Так вот, пришел на осмотр-опрос (он не осматривает, точнее сказать, спрашивает и записывает, себе в графы чот проставляет там), а я ему – сходу: знаешь, ты так похож на одного парня, можно, я тебя обнимать буду каждый раз при встрече? Хмыкнул: а мы что, на ты перешли? А у нас все на ты. Я не знала, что надо на вы.

Так и сказала.

Он говорит, не положено врачам с пациентами, вот при выписке, так и быть, обнимемся. Хохочет тож, пошел медсестрам шептать. Конечно, стыдно! Если не взаправду – все стыдно. Понимаю. Бедняжечка мой, зовут его как-то вроде «Петр Вадимович», ваще не Сергей. Да ладно. В понедельник обещали выписать, вот и обнимемся. И то хлеб.

Чот я много о хлебе. Лежит тут, сероватый такой, а я черно-черный люблю, такой, темно-темно-коричневый дочерна. Мне Карни таскала от маман, та пекла – вкуснотень ох… нская!

Все больше вспоминаю, хорошо как…

Суббота!

За выхи много вспомню, поди.

А в понедельник – домой, интересно, какой он – дом? Мой ли… Непонятно! Ладно, хоть, маман.

Это важно!

Как мы говорили детям: «это важно!» Были фразы, которые мы прям заучивали, чтоб потом работать с детьми в сотах. Сами-то мы гнездовались… но ты не поймешь, если не расскажу.

Кароч, у нас в мире нет животных. Ну, как нет – домашние-то есть, те, за которыми люди сами ухаживать научились, а дичь взяла и вымерла как-то с годами. Причем мы годы не считаем, поэтому непонятно, когда вымерла. Не при мне-то уж точно. Поэтому я и ох… ла от мухи здешней. Выглянула на улицу – птички!!! Утром как проснулась – поют, щебечут, что в нашем маге, но – вживую, наяву! Оп… неть прям.

А мы назвали в честь умерших животных всякое, например – дома: есть гнезда, есть соты, есть берлоги загородные, норы еще. Вот обычно мы живем в гнездах, то есть, по-вашему – в квартирах. Соты – это что-то типа общаг, такие страшные коммуналки для бедноты. Беднотой у нас становятся не те, кто не может денег заработать (и нет денег у нас, тока жетоны если, и то это у детишек, у взрослых – больше виртуальные), а просто… выбирают. Выбор такой: жить в общаге, понимаешь? Есть более общественные люди, есть – менее. Я так вообще индивидуалист. Интро, по-вашему. Хотя не, я – типичный экстра, но почему-то мне нравится жить одной. Не знаю, что со мной не так. Все так, наверное, просто это – я. Ялька, Элька, Яэлька, Ялик, Элли – как хошь называй, тока не Юлькой, плиз. Хотя и ей можешь. Я привыкну, наверное.

Привыкну.

Я – адаптивная! Про меня так говорили психологи еще в универе: в соту меня посади, в берлогу – всезде оклемаюсь. Везде мне интересно и забавно, а играть я люблю! Очень. Я играю в жизнь. Вот и доигралась… Но мой Сержик со мной, и это – важно.

Это важно!

Пойду, пописаю; где, бл… ть, мои мочизбургеры?! – хотя ходить, говорят, полезно после этой пытки.

* * *

Повстречалась с Вадимычем, сделала выпад, руки раскрыв, как будто обнимать лезу – он дернулся в стену, головой покачал – посмеялись. Хорошо! Очень хорошо смеется.