И он был там.

Спиной к ней. В пальто. С чашкой чая. С глазами, полными бессонницы.

Он не обернулся. Но сделал движение рукой – едва заметное. Будто жест приветствия. Или знак, что ждал.

И она поняла: всё только начинается.

Весенний Стамбул – город противоречий. Он просыпается под крики чаек и запах жареного каштана, но дышит сквозняками одиночества. Даже самый яркий базар здесь может казаться пустым, если тебе не с кем поделиться тишиной. Мелисса знала это уже на третий день.

Она снова пришла в то кафе. Уютное, с видавшими жизнь деревянными стульями, с мутными окнами и чайниками, у которых ручки были обмотаны старой тканью. Маленький кусочек другого времени. Она выбрала тот же столик у окна. Там, где вчера сидел он.

Сегодня его не было.

Сердце отозвалось странным чувством – облегчения или разочарования? Или всё вместе? Она заказала чай. На этот раз – без сахара. Хотелось понять, как он пьёт этот напиток. Может, тогда получится понять хоть что-то в этом городе.

В это же мгновение дверь снова зазвенела. Он вошёл.

Шёл медленно, будто знал, что его уже ждут. Подошёл к соседнему столику. Улыбнулся официанту, кивнул. Заказал, не произнося ни слова. Только жестами.

Он не посмотрел на неё. Но и не избежал её взгляда. Просто сел, как будто это был его ежедневный ритуал.

Через десять минут он заговорил первым. Тихо, почти шёпотом:

– Вы снова здесь.

– И вы, – ответила она.

– Это значит что-то?

– Это значит… что чай без сахара – не так уж и ужасен.

Он усмехнулся.

– Я так и думал.

Она изучала его. Лицо, будто вырезанное из терпения. Глаза, в которых не было настойчивости. Только усталое спокойствие. Мужчина, который ничего не предлагает – и потому манит сильнее.

– Почему вы пьёте чай здесь? – спросила она.

– Потому что это место знает, когда молчать.

Она снова улыбнулась. И впервые почувствовала: Стамбул стал чуть теплее.

– Я думала, турецкий чай должен быть сладким.

– Он должен быть настоящим. А остальное – привычка.

Он делал глоток, глядя в окно.

– Вчера был дождь, – заметила она.

– Сегодня – ты.

Он сказал это без заигрывания. Просто – как наблюдение. И это сбило дыхание.

– Вы всегда так… прямолинейны?

– Только когда чувствую, что человек – живой.

Мелисса молчала. Она смотрела в его руки. Крупные, загорелые, с аккуратными ногтями. Мужские. Руки человека, который работал, держал, отпускал.

– Я не знаю, зачем сюда приехала, – призналась она.

– А я знаю.

– Серьёзно?

Он кивнул.

– Потому что где-то внутри тебя было чувство, что кто-то должен тебя услышать.

– И вы решили быть этим «кем-то»?

– Нет. Это решает не разум.

Он снова сделал глоток и посмотрел прямо в неё. Долго. Спокойно. Как смотрят только на тех, кого не боишься.

– Как вас зовут? – наконец спросила она.

– Гёкхан.

Она кивнула.

– А вы?

– Мелисса.

Он повторил её имя медленно. Будто пробовал его на вкус.

– Оно пахнет морем, – сказал он.

Она не знала, что ответить. Просто отпила чай. Без сахара. И он больше не казался горьким.

На следующий день она пришла снова. И он – тоже.

На третий – они уже сели за один стол.

– В России люди пьют чай по-другому, – сказала она.

– А в Турции – по-настоящему.

– У вас всё «настоящее»? – усмехнулась она.

– Здесь фальшь быстро тонет. Особенно у Босфора.

Он налил ей чай. Снова – без сахара. Она уже не возражала.

– У вас кто-то есть? – спросила она неожиданно.

Он не ответил сразу.

– Было. Давно.

– А теперь?

– Теперь есть утро. И ты в этом утре.

Она замерла. Он ничего не добавил. Ни улыбки, ни тени желания. Только искренность. И этого хватило, чтобы внутри что-то дрогнуло.

В тот вечер она не пошла сразу домой. Они шли по узким улочкам Бешикташа. Мимо булочных, где пахло выпечкой, мимо стирки, что развевалась над головой. Он показал ей старую мечеть, где сам когда-то учился читать. Показал каменную лестницу, по которой в детстве сбегал к морю. Показал место, где в 20 лет впервые целовал.