Она краем глаза заметила: у него на безымянном пальце – кольцо. Но оно выглядело… пусто. Без блеска. Без смысла. Как обруч, который давно стал просто привычкой. Или тенью чего-то, что уже ушло.

Чай закончился. Он вытер стакан тканью, бережно, как будто это было не стекло, а воспоминание. Потом встал. Не сразу. Сначала немного посидел, будто хотел запомнить момент. Или оставить его ей. И только затем – ушёл. Тихо. Так же, как пришёл.

Когда он исчез за углом, Мелисса впервые глубоко выдохнула. И только тогда поняла, как сильно сжала пальцы на коленях. Кожа на руках побелела. Дрожь прошла по позвоночнику.

Она не знала, кто он.

Но знала: это – начало.

Пусть он и не сказал ни слова.

Пусть они и не коснулись друг друга.

Но её внутренняя пустота – будто на секунду получила дыхание. Он как будто оставил в ней что-то. Или наоборот – вытащил.

Когда она возвращалась домой, улицы были уже тёмными. На балконах звенела посуда, в окнах горели телевизоры. Но внутри Мелиссы жила только одна мысль: он будет там снова.

И она – придёт.

Она не могла спать той ночью. Стамбульская весна была обманчива – днем светило солнце, люди пили чай на улицах, смеялись, спорили. Но вечером наступал холод. Не просто прохлада – тоска, вползающая в кожу. Казалось, город жил в ритме её сердца – неспешно, глухо, тревожно.

Около полуночи она подошла к окну своей маленькой комнаты – всего одна комната, деревянные ставни, щели в полу, скрипящая дверь. Её чемодан всё ещё стоял у стены – не разобран. Будто она боялась остаться. Будто надеялась: всё это временно, всё ещё можно развернуть назад.

Она смотрела на фонари, на редкие машины, на белую кошку, которая сидела на карнизе напротив. И вдруг, сама не понимая почему, прошептала в темноту:

– Ты ведь тоже чувствуешь, да?

Никто не ответил. Но внутри что-то сжалось. Тонкая, почти болезненная нить между ней и тем человеком у воды… она не рвалась, а, наоборот, натягивалась с каждым днём всё сильнее.

На третий день он снова был там.

И в этот раз – раньше неё.

Он сидел на скамейке. Той самой. На которой она сидела в первый день. Лёгкий ветер развевал его шарф, волосы чуть растрепались. Он не смотрел по сторонам – только в одну точку, вдаль. Казалось, он тоже кого-то ждал.

Она замерла в пяти шагах, спрятавшись за уличный киоск с симитом. Стояла, как школьница. Смешно, нелепо, глупо. Но не могла подойти. Потому что если подойдёт – он посмотрит. А если посмотрит – всё изменится.

Она дождалась, пока он встанет и уйдёт. Потом села на ту же скамью. И положила руку на дерево – в то место, где до неё лежала его ладонь. Там было ещё тепло.

Так продолжалось несколько дней. Он приходил раньше, она – позже. Он – с чаем. Она – с книгой. Они никогда не заговорили. Никогда не встретились глазами. Но оба знали, что другой – здесь. Что это уже не совпадение. Что это – часть чего-то большего.

Иногда он приносил с собой газету. Читал вслух сам себе, тихо, неразборчиво. Его голос был тёплым, чуть хриплым. Мелисса не понимала слов, но слушала звук, будто музыку. Иногда он записывал что-то в блокнот. Рисовал? Писал? Она не знала.

Но однажды он не пришёл.

Час – пусто.

Два – пусто.

Она осталась до темноты. Сидела, как привязанная. Смотрела на мост. И вдруг ощутила – впервые – страх. Не потому что он не пришёл. А потому что ей стало важно, что он не пришёл.

Она ушла домой разбитой. Не потому что он был ей кем-то. А потому что она уже не могла без него. Без этого молчаливого присутствия. Без чувства, что кто-то ещё один слышит, как дышит город.

Следующим утром она вернулась туда ещё до рассвета.