– Подожди.

Она осталась, не понимая зачем. Через минуту он вернулся. В руках – плюшевый медведь.

– Это тебе, – просто сказал он.

– Серьёзно?

Она удивлённо взяла игрушку. Медведь был коричневый, немного кривой, но с вышитым сердцем на животе.

– Ты даришь мне… мишку?

Он кивнул.

– Да. Потому что ты часто выглядишь так, будто забываешь, что тебе тоже можно что-то дарить.

Она замолчала. Не знала, смеяться или плакать. И выбрала молчание. Смотрела на мишку и ощущала, как внутри отклеивается одна из тех старых пластырей, которые давно уже не лечат.

«Иногда нам не нужны люди, чтобы быть спасёнными. Достаточно мишки, купленного без причин».

LELKINS

Они пошли дальше. Мелисса держала игрушку неловко – как будто та могла начать говорить. А Гёкхан молчал. Не ждал благодарности, не требовал объяснений. Он просто знал: кто-то давно не получал ничего просто так.

– Гёкхан, – она наконец сказала, – зачем ты это делаешь?

– Что именно?

– Покупаешь плюшевых мишек женщинам, которых почти не знаешь.

Он улыбнулся.

– Я не покупаю мишек. Я просто замечаю, когда человеку хочется снова быть ребёнком. Хотя бы минуту.

Она опустила глаза. Сжала игрушку.

– А ты откуда знаешь, что мне этого хотелось?

– Я просто умею видеть.

– А ты?

– Я? – переспросил он.

– Тебе чего хочется?

Он посмотрел в сторону.

– Иногда… просто, чтобы меня не пытались понять. Только остались.

Позже они вышли с базара, сели на краешек каменной набережной. Чай в стаканах уже остывал. Мишка лежал рядом, прислонившись к её сумке. Мелисса смотрела на воду, Гёкхан – на чай.

– Знаешь, – сказала она, – у нас в России мужчина с мишкой – это как-то… странно.

Он усмехнулся:

– А здесь странно – это быть без чувств. Я выбрал быть с мишкой.

Она кивнула. Глубоко. Почти с внутренним поклоном.

Когда она вернулась в отель, первым делом поставила мишку рядом с подушкой. Не на стол, не в шкаф – рядом. Как будто он был чем-то большим, чем игрушка. Может быть, новой частью её.

Она легла, обняв его. И впервые не почувствовала себя одинокой. Потому что кто-то увидел её без брони – и не отвернулся.

Ночь была тёплой, но в комнате стояла тишина, как будто город на минуту замолчал вместе с ней.

Мелисса не спала. Просто лежала на боку, прижав к себе мишку. Он был маленький, неровный, шит словно впопыхах, с искренностью, которой не хватало многим взрослым. И всё же в нём было что-то – как взгляд, как прикосновение, которое ничего не просит, но остаётся в теле навсегда.

Она вспоминала, как он держал игрушку. Не как сувенир. Как жест.

– «Ты выглядишь так, будто забываешь, что тебе тоже можно что-то дарить».

Сердце отозвалось тихо. Не болью – каким-то новым стуком. Невесомым, непривычным.

На следующее утро она проснулась рано. Гёкхан написал:

«Сегодня рынок специй. Не ради покупок. Ради запахов. Если не испугаешься – встречаемся в 9:00 у Галаты».

Она не испугалась. Уже не испугалась.

На рынке специй было душно, шумно и… волшебно. Корица, кардамон, розовая соль, мята, бархатные сухофрукты, орехи, шепот пряностей, как стихи, развеянные по ветру. Она шла за ним – он двигался уверенно, почти вальяжно, как человек, который давно не ищет – только находит.

– Эти специи, – говорил он, – как люди. Иногда всё, что им нужно – правильная температура, чтобы раскрыться.

– А если не раскрываются?

Он взглянул на неё:

– Значит, не твоя сковорода.

Она рассмеялась. Нервно. Ей казалось, он снова говорит не о специях.

У лавки с лавандой он остановился. Взял горсть и протянул ей.

– Закрой глаза.

Она повиновалась.

– Вдохни. Глубже.

Запах был сдержанный, пыльный, но в нём что-то щелкнуло внутри. Как будто в памяти ожил фрагмент детства. Бабушкина скатерть. Лето. Пустой дом, наполненный теплом. Безопасность.