– Ты холодная? – спросил он вдруг, не глядя.

– Нет. Просто немного потеряна.

– Хорошо. Это значит, что ты находишься. Потеря – начало маршрута.

Она улыбнулась. Маленько. Настояще.

«Иногда самые длинные разговоры – это те, где молчат двое. Но слышат всё».

LELKINS

Они дошли до лавочки у воды. Мелисса села первой. Гёкхан – рядом, не глядя. Он по-прежнему молчал. Ветер с Босфора приносил запах соли, водорослей и далёких углей с уличных жаровен.

– Почему ты со мной? – тихо, но резко спросила она. – Я ведь никто тебе. Туристка. Иностранка. Случайность.

Он вздохнул. Медленно.

– Потому что я тоже – случайность. Для всех. Но когда ты появился в жизни другого случайного человека – может, это и есть неслучайность?

Она отвела взгляд.

– Ты умеешь красиво говорить. Это опасно.

– Я не флиртую, Мелисса. Если бы хотел – ты бы это почувствовала.

Она замолчала. Потом повернулась к нему:

– А что ты хочешь?

Он посмотрел на неё прямо. Слишком прямо.

– Чтобы ты не боялась своей чувствительности. Чтобы не пряталась за вопросы.

– А ты? – бросила она. – Ты ведь тоже прячешься. Не смотришь на меня по-настоящему. Говоришь – а сам будто через стекло.

Он обернулся к воде. Молчание затянулось.

– Я женат, – сказал он вдруг. Глухо. Без пафоса.

Тишина.

– Но мы давно не вместе. Фактически. Эмоционально. Человечески.

Мелисса смотрела на него, не двигаясь.

– Значит, ты тот, кто идёт за чувствами, но ещё держит за руку прошлое?

– Я – тот, кто слишком долго жил так, будто меня нет. И только с тобой я начал ощущать себя живым.

– Это… слишком, – прошептала она.

Он кивнул:

– Согласен. Слишком. Но знаешь, что слишком на самом деле?

– Что?

– Годами сидеть за ужином и не слышать, как тебя зовут. Смотреть в глаза женщине и не видеть, что ты там исчез. Говорить «я люблю» и думать «я умираю».

Она отвернулась.

– Мне не нужна чужая боль, Гёкхан. У меня своей – навалом.

Он наклонился чуть ближе:

– А я не хочу делать тебя хранилищем боли. Я просто хочу быть в твоём дне. В разговоре. В взгляде.

– Без обязательств?

– Без обмана. Даже если это коротко – я хочу, чтобы было по-настоящему.

Она молчала. Пальцы судорожно перебирали край шарфа. А потом вдруг сказала:

– Я боюсь.

– Я тоже, – просто ответил он.

Они замолчали. Но теперь – это была уже другая тишина. Не между. А внутри.

И когда она встала, он не спросил: «Куда ты?»

Он просто встал рядом.

«Люди не обязаны быть вечными, чтобы быть важными. Иногда один разговор с нужным человеком лечит больше, чем годы с правильным».

LELKINS

Стамбул снова шумел. Он никогда не замолкал полностью – как сердце, которое бьётся даже во сне. Но сегодня Мелисса чувствовала, что город говорит тише. Или просто она стала слушать по-другому.

Они с Гёкханом шли по базару в Бешикташе. Всё было громко, хаотично, вкусно. Продавцы выкрикивали цены, женщины спорили, дети тянулись к блестящим игрушкам. Над головами – гирлянды луковиц, гранаты, чашки, ткань. Под ногами – старый камень, пропитанный сотнями историй.

Гёкхан шёл рядом, немного впереди. Плечом расчищал путь сквозь толпу, иногда бросал взгляд назад, чтобы убедиться – она рядом. Не держал за руку, не трогал. Но рядом с ним она чувствовала себя как под зонтами старого трамвая – защищённой и слегка потерянной.

– Какой у вас здесь… театр, – сказала Мелисса, с улыбкой наблюдая за тем, как торговец орёт на покупателя, одновременно жаря рыбу.

– Это не театр. Это мы. Просто живые.

Он пожал плечами.

– У нас эмоции не прячут в пакеты.

Она рассмеялась:

– А у нас – как раз наоборот. Всё завёрнуто. Даже боль. Особенно боль.

Он ничего не ответил. Лишь смотрел вперёд. Потом резко свернул направо – к ряду с мягкими игрушками, мозаикой и китайскими лампами.