, сын_переписчика Касыма, внук поэта Истара, Дала Ар только жил книгами, и в них путешествовал по всему миру, хотя не был дальше другого берега Сейхуна._Но пусть его хранилище еще маленькое, и в нем всего лишь несколько сот книг, он все сделает, чтобы здесь их было тысячи._А пока, начинается новый день, и он, ученик-переписчик, до самой ночи будет переписывать великие мысли, скрытые в этих буквах.

Вот уже слышатся шаги-Великого Книгочея, почетного окырмана8. Он слышит его кряхтенье. Скоро Окырман войдет сюда, и спросит:

– Как славятся книги, дорогой ученик?

А он пока подготовит перо-калам и бумагу, чтобы пробудить слова и книги.

….

В темноте кто-то заворочался, закряхтел и что-то проворчал на незнакомом языке.

– Кто здесь? – раздался сиплый, хриплый голос, и в темноте зашевелилось что-то большое, огромное, словно это была громадная туша медведя.

Дала Ар испуганно посмотрел в тот угол. И его глаза, уже привыкшие к темноте, разглядели лохматого, обросшего бородой, рыжего мужчину преклонных лет.

Незнакомецтяжело поднялся и сел на лавочку. Затем исподлобья уставился на своего соседа по каморке, и неприветливо спросил на арабском:

– Ты перс?

– Нет, я тюрк.

– Тюрк, – удивленно округлил глаза здоровяк. – Редко встретишь в наших краях вашего брата.

Он опять покряхтел, пытаясь встать, но то ли лавочка, на которой он лежал, скрипела, то ли скрипели его старые кости. Здоровяк слегка было приподнялся, но, не удержав свое тело, опять плюхнулся на лавочку, сморщившись от боли.

– Вчера изрядно перепили, а стража за это влепила нам по сто палок, – застонал он, поглаживая спину. – Ох, больно как. А ты за что здесь? Ты_раб?

– Нет, – возмущенно ответил Дала Ар, с вызовом взглянув на собеседника. Он пока еще вольный пленник и в рабство ни к кому не поступал.

– А как же ты сюда попал тогда? – недоверчиво спросил здоровяк, разглядывая его прищуренными, серыми глазами.

– На меня напали возле Бухары. Оглушили и связали. И дальнейшее я не помню. Очнулся только здесь. Я даже не знаю, где нахожусь.

– И ты не можешь отсюда уйти по своей воле? – насмешливо спросил незнакомец.

– Получается, да, – беспомощно пожал плечами юноша, и посмотрел на окно, словно примеряя, пролезет ли он в него.

– Значит, ты тоже раб, – ухмыльнулся здоровяк. – Все, кто не может уйти по своей воле – рабы.

– Как и ты? – ехидно отозвался Дала Ар. – Или ты можешь уйти?

– Да, я тоже теперь раб, – охотно согласился он. – Мы теперь с тобой в одной лодке.

Они замолчали, обдумывая свое положение. В маленький проем влетела ласточка. Она покружилась по каморке, _громко защебеча, и тут же вылетела обратно. У молодого пленника заныло сердце, он вспомнил своих ласточек из книгохранилища Дженда9. А может быть, это те самые ласточки, с которыми он начинал каждый свой день в родном городе?

С улицы донесся шум. Кто-то кричал зычным гортанным голосом:

– Sozumupasteri10!

Слышна была речь на арабском, румейском11, и даже китайском, и, перемежаясь с другими незнакомыми говорами, они создавали шумную, пеструю многоголосицу, влетающую обрывками в маленькое окошко. Дала Ар пытался по этим отрывкам узнать о новой реальности, которая окружала его. Несмотря на то, что он с детства учил языки, и легко разговаривал с чужестранными купцами, здесь он слышал совершенно незнакомые говоры.

– Значит, тебя продали согдийские работорговцы, —пробормотал здоровяк, нарушив молчание. – В их руки попадешь, не отделаешься.

Дала Ар ничего не ответил, и сердито молчал.

– Кстати, меня зовутБраас. _Я из вольного города Неймегена12. Ты слышал о таком городе, тюрк?

Дала Ар не знал, но продолжал упрямо молчать.