– Из «Грассмера» попросить некого? – предлагает мама. – Они вроде своих поддерживают?

От одного упоминания моей школы – ультрапафосного серпентария пансионного типа, битком набитого отпрысками консервативных членов парламента, – меня передергивает.

– Мам, ты же знаешь, я ни с кем оттуда не общаюсь.

– Что ж… – Она делает паузу, и я за это время я успеваю понять, чего мне ждать дальше. – Что скажешь, если я замолвлю словечко отцу?

У меня мороз по коже от раздражения.

– Мам, нет.

– Чарли. Я только спрошу.

– Зачем? Мне на телике работать неинтересно.

– Ты же говорил, что сам не знаешь, чем заняться!

– Зато про «ящик» точно знаю.

– Но почему?

Почему? По одной простой причине: не хочу иметь ничего – от слова «совсем» – общего с моим козлом-папашей. С того самого дня, как он кинул нас, я старался не быть похожим на него. Впрочем, сейчас, возможно, не самое подходящее время вдаваться в подробности, и я просто мычу в ответ нечто уклончивое.

– Ты ведь смотришь телевизор? – не сдается мама. – Может, и не «Ученика», но другие-то программы тебе интересны.

– Есть такое. А еще я ем и пью кофе. По твоей логике, у меня все получится в «Прет».

– Очень смешно, – язвит мама. – Я же просто позвоню отцу, почему ты упрямишься?

– Я почти год Ника не видел. – Отцом его не называл еще дольше. С тех пор как он бросил нас. – И вообще не пойму, как ты сама до сих пор с ним общаешься, – добавляю вдогонку.

– Я же не постоянно, – со вздохом оправдывается она. – Только по необходимости. – Что можно примерно интерпретировать как «всякий раз, когда ты облажаешься». – Ты прекрасно знаешь, я не испытываю к нему теплых чувств, – продолжает мама, – но мы уже на том этапе, когда можем хотя бы… не держать зла друг на друга. Как взрослые люди.

Ну, мне эта стадия точно не светит. Никак не пойму, почему мама на него уже не злится. Бросив нас, он разрушил нашу жизнь. Но мама, похоже, сумела это переварить. Не забыла предательства, просто… оставила его в прошлом. Чего мне, судя по всему, не удалось.

– Я только спрошу, вдруг он придумает, как тебе помочь, – предлагает мама.

– Мне его помощь не нужна. – Самому противно от того, как плаксиво звучит мой голос, но со мной всегда так, стоит заговорить об отце. Это, впрочем, лишь одна из причин, почему я стараюсь не вспоминать о нем.

– Чарли, прошу тебя, – тихо произносит мама. – Сделай это ради меня, позволь спросить, вдруг у него есть какие-то варианты. Мне стало бы легче, если бы перед тобой открылась дорога, которая приведет куда-нибудь. Это лучше, чем…

– Работа в «Прет»? – недовольно подсказываю я.

– …чем стоять на месте, пытаясь эту дорогу найти, – бросает она в ответ. – Пусть ты не будешь работать на телевидении, но ведь могут найтись и другие возможности. Заранее не узнаешь. В ближайший месяц-другой я бы могла помочь тебе с оплатой жилья. Только прошу, не отказывайся от шанса. Если застрял, Чарли, порой лучший выход – это прыгнуть и посмотреть, куда приземлишься.

– Мам, я…

– Дорогой, прошу тебя, пожалуйста…

Нечто в ее голосе заставляет уступить. Одно волшебное слово, и я понимаю, как важно маме получить мое согласие. Главное, чтобы она не тревожилась, хотя бы из-за меня, однако сейчас до этого далеко. Отца я ненавижу очень сильно, но маму люблю сильнее.

– Ну хорошо, – говорю.

Пару часов спустя Мерлин идет спать и в гостиной остаемся только мы с Джаспером. Смотрим «Люди в черном 2» по «Дэйву»[20]. Приходит сообщение от мамы:

Хлоя и Мика решительно возражали против этой идеи, зато мне она показалась блестящей.

Как еще доказать свою преданность – и то, что я со всех сторон нужный кадр, – если не заявившись в свой второй день в офис с кофе для всей команды? Хлоя твердила: «Нэлл, предупреждаю, ты создаешь опасный прецедент. От тебя будут ждать этого каждый день», и Мика поддакивала: «Вот-вот, тобой начнут пользоваться…»