Люди покорно укладывались на теплый газон, подстилая под себя плащи и газеты. Счастливчики спали на немногочисленных жестких скамейках, нервно поеживаясь и прижимая к груди наиболее ценную поклажу.

– Ты знаешь, – огорченно сказал мне по телефону Володя, – билетов нет. Мне посоветовали приехать к отлету – возможно, кто-нибудь опоздает.

– Постарайся сам не опоздать, – сказал я, – открытие в два часа. Потом будет банкет.

– Во всех случаях я приеду в аэропорт, – сказал Володя без особой надежды в голосе.

Ночь прошла, честно говоря, неважно. На мне был единственный светлый костюм. Я боялся лечь на траву, чтобы не испачкать его и не помять.

Мне припомнилась ситуация, в которую я однажды уже попал.

Я так же торопился на открытие небольшого памятника погибшим воинам для одного из колхозов. Лил проливной дождь. По пути местный автобус застрял в громадной непролазной луже. Все пассажиры вышли на дорогу и начали плечами выталкивать автобус. Из-под колес вылетала жидкая грязь, и вскоре мое лицо, костюм, уже не говоря о ботинках, оказались полностью заляпанными. В последний момент, когда автобус с натужным воем выползал из лужи, я каким-то образом зацепился плечом за номерной знак и почти оторвал рукав пиджака.

В таком виде я и появился на площади перед правлением колхоза, где уже начался митинг, посвященный открытию памятника. За фигурой коленопреклоненного воина, к которой плотно прилипло мокрое покрывало, эффектно обобщая и подчеркивая формы, была сооружена небольшая деревянная трибуна. На площади мокли немногочисленные представители трудящихся.

Обойдя толпу, я подошел к трибуне, на которой под зонтами стояло несколько человек. Выступала комсомолка. По опыту я уже знал, что это третий или четвертый оратор и митинг скоро закончится. Однако путь к трибуне мне преградили два парня с красными повязками, справедливо решив, что появление на трибуне незнакомого ханыги может сорвать хорошо организованный митинг.

Не дожидаясь, пока спадет покрывало, вернее, пока его отлепят от памятника, я поплелся искать «Дом колхозника», где для меня должно было быть оставлено место.

Дежурная соединила меня с секретарем парткома. Я рассказал ему о моих злоключениях и пошел в свою комнату.

– Воду дадут только вечером, – крикнула мне вслед дежурная.

Меня знобило. Я чувствовал, что заболеваю. Хорошо, что в портфеле у меня оказалась бутылка коньяку, предназначенная для того, чтобы отметить открытие.

Не раздеваясь, я налил полстакана и залпом выпил. Через некоторое время я почувствовал, что согреваюсь. Меня, видимо, развезло, поскольку я не услышал стука в дверь и только увидел стоящего посреди комнаты секретаря парткома.

На лице его был написан ужас. Как мне показалось, я произвел на него неважное впечатление. Во всяком случае, он сказал, что я правильно сделал, что в таком виде не поднялся на трибуну…

Все это произошло со мной несколько лет назад, но этот печальный эпизод стоял перед моими глазами, и я предпочел провести ночь, сидя на маленьком жестком чемодане.

На рассвете появился Володя. Он был гладко выбрит, видимо, хорошо выспался и позавтракал.

От бессонной ночи в голове у меня гудело, ныла спина, хотелось есть.

– Пойду посмотрю, не удастся ли достать билет. Жди меня у выхода на летное поле, – сказал Володя.

Я поплелся к выходу, привычно устроился на моем жестком чемодане и стал ждать.

Монотонно бубнил диктор, объявляя о вылете и прибытии самолетов. Голова продолжала гудеть, болезненно отзываясь на рев взлетающих самолетов. Наконец объявили наш рейс, и к летному полю потянулись пассажиры. Последним появился Володя. В руках он держал билет, и мы пошли на посадку.