Такого рода заявления, начиная с эпохи Нового Времени, нередко встречаются в сочинениях великих авторов. Произведя неизбежную интенциональную редукцию, все их можно представить приблизительно в следующем виде: «Разум – великая вещь, но только в моей философии можно четко увидеть, в чем же состоит его величие и при каких необходимых условиях оно сбывается». Эти великие философы – веселые, жизнерадостные ребята и большие оптимисты. Они все как один убеждены в том, что обладают необходимыми критериями отбора существенных признаков. Даже Ницше, издевательски заявляющий, что «… есть что-то трогательное и внушающее глубокое уважение в невинности мыслителей, позволяющей им еще и нынче обращаться к сознанию с просьбой, чтобы оно давало им честные ответы…», сам дает еще более честный ответ. Этот «кочевник» не оставлял в живых ни одной встреченной на пути истины; он пускал стрелы во все, что попадалось под руку – и он же вслед за всеми все равно дает нам понять: «Уж я-то знаю, в чем, собственно, состоит истинность. Только мне известен критерий, который позволит отделить истинное от неистинного».

Факт, что все они так самозабвенно строят что-то новое на обломках систем других (причем с одним и тем же результатом), должен бы говорить о наличии некоторого априорного начала, неизбежно присущего всем строителям (к счастью, история развития физики предоставляет нам наглядные примеры того, что не только философы являются такими упорными в деле доказательства собственной концепции). И такое начало, конечно, есть. Но прелесть состоит не в том, что им пользуются не только замечательные персонажи традиционной истории философии, – в деятельности этих персонажей данное начало всего лишь отчетливо проявляется. Это начало разума как такового, а значит, оно есть у существа, им обладающего. Совсем просто его можно было бы сформулировать как «неизбежность установления соответствия мыслительному эталону». Можно бесконечно долго рассуждать об аналитических или синтетических формах воплощения данного принципа, об апофатическом или катафатическом виде его применения, но в основе всего лежит именно он. Как выглядит первичное теоретическое воплощение данного начала? А=А. Любое нечто равно самому себе. А#В. Если есть А и В, то всегда есть как минимум один признак Х, которым обладает А и не обладает В или обладает В и не обладает А. Именно наличие этого признака делает А неравным В, а отсутствие такого признака делает А и В равными. Разум знает, что такое «равно».

Именно здесь необходимо более подробно остановиться на прояснении, казалось бы, совершенно ясных понятий. Ясность и очевидность нашей убежденности в том, что мы точно знаем, о чем говорим когда говорим «равно» – обманчива. Если мы говорим о познавательных средствах разума по отношению к окружающему миру, то, избранные на такой зыбкой основе, они, эти познавательные свойства, являются крайне ограниченными и малопредсказуемыми. «А» равно самому себе только в области абстрактного мышления, и более нигде. Та пропасть, которую одним махом преодолевает физика, выполняя подстановку физических величин в математические формулы и представляя полученные законы, является для физики совершенно темным местом. До ХХ века эта пропасть в физике не изучалась совсем, она даже никогда не упоминалась, и к разговорам о ее существовании было принято относиться с презрением. Это удел так называемой философии, которой еще Ньютон физикам рекомендовал опасаться. Даже Эйнштейн считал этот вопрос неким софистическим или демагогическим, пока до него не дошло, в чем тут дело (а дошло при помощи трудов философов). Странно, что уже Гераклит с его рекой и вхождением в нее дважды с большой долей вероятности понимал, что в идеале нет и не может быть ни одной вещи, мысли, да и вообще чего бы то ни было абсолютно одинакового с другим. Может быть, поэтому Гераклиту было так грустно, что его прозвали «темным», но уж точно не потому, что он был глупым. Уж если сам Гегель заявлял, что нет ни одного положения Гераклита, которое он бы не использовал в своей философии, то сомнений в здравомыслии Гераклита быть не должно… Ладно. Почти не должно (если только мы, вслед за Гуссерлем, не станем сомневаться в здравомыслии Гегеля).