Он воспротивился.

– Нет.

Ее сочные губы решительно сжались.

– Вы не можете появиться в свете в таких обносках, как те, что на вас. Этому сюртуку, наверное, лет десять, не меньше.

– Всего лишь четыре года, – мягко возразил он. – И я не могу принять от вас, миледи, такой щедрый – такой личный – подарок.

Она склонила голову набок, разглядывая его, и это напомнило ему ворону, которая вертит головой, раздумывая, как расколоть орех.

– Считайте это подарком от Женского комитета. Мы высоко ценим то, что вы делаете для приюта, и новое платье, чтобы вы могли вращаться в обществе, едва ли излишнее расточительство.

Он хотел отказаться, но ее аргумент был веским. Уинтер вздохнул про себя.

– Ну хорошо, но я настаиваю на более темных цветах: черном или коричневом.

Ей пришлось удержаться от попыток убедить его носить что-нибудь вызывающее – ярко-розовое или лавандовое, к примеру, – но, по-видимому, она все же решилась на компромисс.

– Прекрасно. – Она отрывисто кивнула. – Я послала за чаем, чтобы мы могли попрактиковаться сегодня по крайней мере в чаепитии. И естественно, подумала, что мы можем попробовать вести беседу.

– Естественно.

– И хотя сарказм имеет место в светском обществе, лучше использовать его умеренно, – мило проговорила она. – Весьма строго умеренно.

Последовала короткая пауза, во время которой Изабель удерживала его взгляд. Ее голубые глаза были удивительно притягательными, а взгляд – удивительно настойчивым.

Уинтер склонил голову.

– О чем бы вы хотели побеседовать?

Она снова улыбнулась, и он ощутил отклик на эту улыбку где-то в самых глубинах своего существа, моля, чтоб это не отразилось у него на лице.

– Джентльмен часто говорит даме комплименты.

Она хочет от него комплиментов? Уинтер вгляделся в лицо своей наставницы в надежде, что это шутка, но она, похоже, говорила серьезно.

Уинтер тихо вздохнул.

– Ваш дом очень… уютный.

Тут до него дошло, что это за ощущение, которое не покидает его в этом доме: чувство уюта. Чувство дома. Вот что это такое.

Он взглянул на Изабель, весьма довольный собой.

Леди Бекинхолл, судя по всему, пыталась спрятать улыбку.

– Строго говоря, это не совсем комплимент.

– Почему?

– Вы должны похвалить убранство дома, – терпеливо объяснила она, – вкус хозяйки.

– Но мне нет дела до убранства или вкуса, о котором вы говорите. – Он поймал себя на том, что возражает с пылом. – Наверняка ценность дома должна измеряться его уютностью? А в этом случае назвать ваш дом очень уютным – высочайший из комплиментов.

Она склонила голову набок, словно обдумывая его слова.

– Полагаю, вы совершенно правы. В доме человек должен чувствовать себя уютно. Благодарю за приятный комплимент.

Странно, но от такой оценки его аргумента у него в груди разлилось тепло. Естественно, он не показал виду – лишь склонил голову в знак признательности.

– Но, – продолжала она, – общество придает мало значения домашнему уюту, посему, как бы ни были мне приятны ваши слова, они не сгодятся в бальном зале или музыкальном салоне, как вы и сами, я уверена, понимаете.

Дверь позади него открылась, и потянулась вереница служанок с подносами.

Уинтер подождал, пока все они поставят подносы и будут отпущены, потом посмотрел на нее, эту женщину, слишком умную для легкомысленного общества, в котором вращается.

– Вижу, вам придется полностью изменить мою точку зрения.

Она вздохнула и наклонилась, чтобы разлить чай.

– Не полностью. Кроме того, – она послала ему еще одну из своих мимолетных, сногсшибательных улыбок, когда ставила чайник, – сомневаюсь, что вы настолько неустойчивая личность, чтоб вас так легко можно было изменить. Прошу, идите же присядьте со мной.