В то время как я держу одну руку Эвзапии в своей, а один из моих друзей-астрономов, преподаватель Политехнической школы, держит другую, нас касается, сначала один, потом другой, по бокам и по плечам, как будто невидимая рука.

Медиум обычно пытается соединить свои две руки, которые каждый из нас держит отдельно, и с помощью искусной подмены заставить нас поверить, что мы держим обе, когда ей удается разъединить одну. Этот обман, будучи хорошо нам известным, мы играем роль предупрежденных зрителей и уверены, что каждому из нас удалось развести ее руки. Прикосновения в этом эксперименте, кажется, исходят от невидимой сущности и довольно неприятны. Те, которые происходят в непосредственной близости от медиума, могут быть следствием обмана; но к некоторым из них это объяснение неприменимо.

Здесь самое время отметить, что, к сожалению, необычайный характер явлений находится в прямой зависимости от отсутствия света, и медиум постоянно просит нас убавить газ, почти до точки исчезновения: « Meno luce! meno luce! » («Меньше света, меньше света»). Это, конечно, выгодно для всякого рода мошенничества. Но это условие не более обязательно, чем другие. В нем нет никакого намека на угрозу.

Мы можем получить большое количество медиумических явлений с помощью света, достаточно сильного для того, чтобы мы могли различать вещи с уверенностью. Тем не менее, это факт, что свет неблагоприятен для создания явлений.

Это раздражает. Но мы не имеем права навязывать противоположное условие. Мы не имеем права требовать от природы условий, которые нам подходят. Было бы столь же разумно попытаться получить фотографический негатив без темной комнаты или получить электричество от вращающейся машины посреди атмосферы, насыщенной влагой. Свет – это естественный агент, способный производить одни эффекты и противостоять производству других.

Этот афоризм напоминает мне анекдот из жизни Дагера, рассказанный в первом издании этой книги.

Однажды вечером этот прославленный натурфилософ встречает элегантную и модную женщину в районе Оперного театра, декоратором которого он был в то время. Воодушевленный своими успехами в натурфилософии, он случайно заговаривает о своих фотогеничеких исследованиях. Он рассказывает ей о чудесном открытии, с помощью которого черты лица можно зафиксировать на серебряной пластине. Дама, которая является человеком простого здравого смысла, вежливо смеется ему в лицо. Ученый продолжает свой рассказ, не смущаясь. Он даже добавляет, что явление может происходить мгновенно, когда процессы становятся совершенными. Но он получает свои страдания за свои неприятности. Его очаровательная спутница недостаточно доверчива, чтобы принять такую экстравагантность. Рисуйте без красок и без кисти! рисуйте без пера или карандаша! как будто портрет может быть написан сам по себе и т. д. Но изобретатель не унывает и, чтобы убедить ее, предлагает сделать ее портрет этим способом. Дама не желает, чтобы ее считали простофилей, и отказывается. Но искусный художник так хорошо защищает свое дело, что преодолевает ее возражения. Белокурая дочь Евы соглашается позировать перед объективом. Но она ставит одно условие, – только одно.

Ее красота наиболее ярка вечером, а в ярком дневном свете она кажется немного блеклой.

«Если бы ты мог отвезти меня вечером…»

«Но, мадам, это невозможно…»

«Почему? Вы говорите, что ваше изобретение воспроизводит лицо, черта за чертой. Я предпочитаю вечерние черты утренним».

«Мадам, именно свет рисует изображение, и без него я ничего не могу сделать».

«Мы зажжем люстру, лампу, сделаем все, чтобы вам угодить».