Трещина на граните светилась холодным белым светом. Я со страхом осознал, что забыл слова наговора. Створки медленно, со скрежетом поползли в стороны. Потянуло холодом. Перекрывая рев чудовищ и ругань Олега, донеслось жуткое заунывное пение. Оно завораживало, руки отказывались повиноваться. Хотелось бросить все, встать на колени и просто раскачиваться в такт этому неземному зову. Судорожно достав бересту, я как школьник на утреннике украдкой глянул на первую строчку. Заученный текст всплыл в мозгу. Медленно, нараспев я прочитал наговор. Ничего не изменилось. Створки все так же ползли в стороны, а потустороннее пение звучало все громче.

В мертвенном свете проступило призрачное лицо. Пустые черные глаза прожигали меня насквозь.

– Отойди человек. Не сопротивляйся. Это не в твоих силах.

В горле пересохло. В мозгу бушевал животный страх. Было только одно желание – спрятаться от этих мертвых глаз. Бросить все, убежать, лишь бы вырваться из ледяного плена охватившего меня. Лишь бы не слышать этого могильного голоса.

Внезапная боль вывела меня из оцепенения. Кусочек бересты в руке тлел маленьким, несмелым огоньком. Тлел, обжигая пальцы, возвращая меня в сознание.

Я повторил слова наговора, но уже не на распев – жестче, громче. Каменный скрежет прекратился. Лицо по ту сторону Врат исказила гримаса злости. Зло, облаченное в туманный саван, попыталось протиснуться в наш мир. Но щель между створками была еще очень мала.

– Остановись! Уйди! Ты всего лишь человек! Ты умрешь! Не сопротивляйся Великой Зиме.

Слова морозными иглами пронзали меня, парализуя тело. Но одно слово, словно подсказка, вспыхнуло в голове – «зима»! Перед глазами встала картинка из прошлого: Зимний лес. Мороз за «тридцатник». Две пары широких охотничьих лыж воткнуты в сугроб. Рядом сидим мы с Олежкой, пьем горячий чай. Нам тепло и весело. У наших ног, разгоняя стужу и уныние, уютно потрескивает костер.

И повинуясь какому-то неизвестному чувству, я собрался. Вытянул перед собой руку с тлеющей берестой. Огонек ожил, разгорелся. Теплые оранжевые блики заплясали по Вратам, прогоняя страх и стужу. Исчезло все вокруг. Не было этой ночи, этой луны. Не было Олега и орды кровожадных тварей… Были только Врата и я. И слова. Слова невероятной силы, слова которые я вбивал как стальные клинья, стягивая створки ворот. Слова рвались из меня, лупили по граниту. И гранит боялся этих слов.

Существо по ту сторону врат взвыло. Тонкие бескровные пальцы впились в гранит, скребя синюшными ногтями. Но трещина неумолимо смыкалась, пряча холод чужого мира.

С меня лил холодный пот. Ноги не держали. Врата опять стали обычной каменной глыбой. Трещина не светилась. Сейчас бы чайку горячего и прилечь, ножки вытянуть. А еще лучше – вздремнуть. Немного. Часов по пять на каждый глаз.

Из блаженных грез меня вырвал какой-то невоспитанный упырь. Он, вероятно, не знал, что драться надо с Олегом, а я весь из себя занятый и меня трогать нельзя. Разинув зубастую пасть, из которой жутко воняло, уродец попытался впиться мне в горло. Возмущенный таким хамским поведением, я саданул наглеца ладонями по ушам. Нормальный противник при таком раскладе закатил бы глаза и упал без чувств, подергивая копытцами. У этого же психа лопнула голова, окатив меня черной слизью. Да что ж они не прочные такие! Я взревел от омерзения и ринулся в гущу битвы на помощь Олегу. Копье искать было некогда. Я сандалил по нечисти руками и ногами, пару раз даже укусил кого то. Твари ослабили натиск, а потом и вовсе отступили.

Олег стоял на краю площадки, устало опираясь на затупившийся дрын. Брезгливо пнув чью-то оторванную лапу, я встал рядом. Компания внизу расходиться по домам не собиралась.