Причалившим путешественникам, в обмен на водку, предлагалась рыба всех видов, мясо, а ближе к осени ягоды и орехи. Если же выпивки долго не было, люди начинали скучать, нехотя занимались рыбалкой, долго спали, на охоту – на солонцы, вообще переставали ходить. В конце концов, кто-то не выдерживал и, коротко собравшись, уезжал, а вернее сказать улетал, как на крыльях, в посёлок, – попировать. Спокойная жизнь заканчивалась, стойбище приходило в движение, все куда-то собирались, торопились, ревели дети, взбрыкивали и захлёбывались лодочные моторы, упираясь в тугую, речную волну.

Но вот смолкали переругивания между мужиками и женщинами, – пустела коса, лишь кое-где ревели ещё сопливые ребятишки, которые не смогли уговорить родителей взять их с собой, да у костра, лениво шевелилась старуха, раскуривая замусоленную, обгоревшую до самого мундштука трубку.

Может быть, и вернётся к вечеру, а то и к ночи совсем, какая-нибудь лодка, ткнётся неаккуратно – пьяно в берег и, приехавшие хозяева стойбища, трудно перевалятся через борт, и будут шарашиться, искать в потёмках свой чум, будить пряниками заспавшихся в беспорядке пацанов. А может, и не вернётся в эту ночь лодка, только дня через три приедут, виновато пряча глаза от встречающих ребятишек.

Но проходит какое-то время, – день, два, и снова на стойбище всё приходит в норму: рано утром, лишь солнышко показало свой краешек из-за хребта, когда ещё и комар не просушил росные крылья, молодые парни вытаскивают из лодок, уже снятые сети, и развешивают их на кольях, выбирают рыбу. Женщины мелькают у очага, бренчат закопченными сковородками и котлами, а в обеденную жару на приплёске слышен радостный гвалт ребятни.

Часто бывая в таких летних поселениях удэгейцев, я всегда видел лишь радушие с их стороны и непоказное гостеприимство:

–О-о, начальник приехал, проходи, пожалуйста, отдыхай, сейчас ленка убьём, талой угостим.

И уже забегали женщины у костра, поторапливая вздувающих вялый огонь ребятишек, разогревают чай и стряпают свежие лепёшки, а кто-то из мужчин, берёт острогу и спешит на берег. Он действительно убивает там ленка, как будто тот специально стоял и ждал этого, приносит его, изгибающегося дугой то в одну, то в другую сторону, и делает замечательное угощение – талу.

Тала, – это освобождённая от кишок и костей тушка ленка, особым способом нарезается острым ножом на деревянном лодочном весле, заправляется солью и перцем, покруче, и кушают это угощение прямо руками. И готовить талу нужно непременно на лодочном весле, – вкуснее.

Привольно живут удэгейцы летом, да они вообще привольно живут, и летом и зимой. Часто даже не знают, какое сегодня число месяца, какой день, да что там день, месяц могут не знать.

–А зачем нам это?

И действительно, – зачем? Они веками жили так, и это им нравилось, и сейчас нравится, ну и пусть живут.

Кстати, кое-какие мысли в этом плане, в отношении малых народностей севера. Наверное, Бог больше любит луноликих людей, а то зачем бы он их поселил в богатые, рыбные, более сытные места, где не нужно прилагать особых усилий для обеспечения себя пищей, зачем бы Он предоставил им такое беззаботное житьё.

Даже взять, к примеру, тундру, где живут эвенки, якуты, селькупы, долгане, ненцы, ханты, манси, и другие северные национальности. Конечно, условия там суровые, в том плане, что холодно, зато много пищи, – это и рыба и несметные стада оленей. А возьмите бурят – монгольские степи, там тоже, можно выращивать множество скота, не заботясь особенно о его пропитании, – круглый год на подножном корме. И только средняя полоса, заселённая «русаками», в большинстве своём, не имеет столько рыбы, а чтобы прокормить себя мясом, нужно всё лето заниматься заготовкой кормов на зиму, – не выгонишь просто так скотину, – морозы и снега глубокие, не дадут ей прокормиться, как оленю на севере, или как стадам бурятским, да монгольским на юге.