В последующие дни они продолжили осмотр достопримечательностей острова: церквей Сан-Констанца, Сан-Стефано и Санта-Софии, виллы Иовис (Юпитера), наxoдящейся нa вершине горы Монте-Тиберио (334 м), скал Фаральони, картезианского монастыря Сан-Джакомо (покинутого монахами), грота Матермания и знаменитого Голубого грота (Grotta Azzurra), цвет воды в котором обусловлен оптическим эффектом, возникающим при прохождении сквозь толщу воды лучей света, проникающих в грот чeрeз подводную щель.

Максим Горький и Мария Андреева

Внутрь можно было попасть на лодке, но из-за низкого входа в штормовую погоду грот становился недоступен. Долгое время грот считался неприступным, но в августе 1826 года немецкий поэт и живописец Август Копиш вплавь проник в Голубой грот. За ныряльщиком сквозь призму воды хлынул свет, окрасив скалистый свод и кристальное озеро внутри горы лазурной рябью перевернутого неба. Спустя двенадцать лет Копиш поведает о своей вылазке в рассказе «Открытие Голубого грота» и тем самым положит начало паломничеству просвещенных путешественников в пещеру, куда можно войти только со стороны моря. В 1838 году под низкий край утеса в двух аршинах над водой, распластавшись на дне лодки, протиснулся и русский писатель Н. В. Гоголь.

Много позже Марк Твен напишет о своем восприятии грота в «Простаках за границей»: «Стоит погрузить в воду весло, и оно засияет чудесным матовым серебром, отливающим голубизной.

Скалы Фаральони

Человек, прыгнувший в воду, мгновенно одевается такой великолепной броней, какой не было ни у одного из королей-крестоносцев».

«Голубым эфиром», в котором, по общему мнению, и бьется невидимое сердце Капри, назвал этот подгорный мир Ганс Христиан Андерсен в знаменитом рассказе «Импровизатор». Герой повествования возносит хвалу Святой Лючии, которая спасла от шторма его утлый челн в утробе Лазурного грота…

Несколько раз искательницы приключений были с Горьким на рыбалке, совершили ознакомительные поездки в южно-итальянские города Солерно и Сорентто.

Значительным событием в жизни «островитян» стал приезд на Капри к Горькому Федора Шаляпина. Горький еще более оживился, искренне прослезился, тискал Федора Ивановича в объятиях, влюблено глядел на друга, пил с ним взахлеб вино прямо из графина и все говорил, говорил и никак не мог выговориться. Озорно улыбаясь, рассказывал гостям о том, что Федор, в молодости – пятнадцатилетним подростком – обратился в дирекцию казанского театра с просьбой прослушать его и принять в хор. Но из-за мутации голоса он спел на прослушивании чрезвычайно плохо. Вместо него в хористы приняли какого-то долговязого девятнадцатилетнего парня, с чудовищным «окающим» говором.

Свое первое фиаско Шаляпин запомнил на всю жизнь, а долговязого конкурента надолго возненавидел. Много лет спустя в Нижнем Новгороде Шаляпин познакомился с Максимом Горьким и, между прочим, рассказал о своей первой певческой неудаче. Тот рассмеялся:

– Дорогой Феденька, так это ж был я! Меня, правда, скоро выгнали из хора, потому что голоса у меня вообще не было никакого.

В свою очередь, Шаляпин рассказал, как однажды обедал со своим английским другом Холтом:

– Я засучил рукава, открыл крышку, стоявшей на столе кастрюли, вынул руками курицу, разодрал ее на две части и подал одну из них ошеломленному Холту. Сам же с аппетитом начал есть свою половину, тщательно обсасывая косточки. Холт последовал моему примеру. И вдруг впервые мой друг – как он потом сам рассказывал – почувствовал, как вкусна курица. Дома Холт попросил жену заказать к обеду вареную курицу и приказал отпустить прислугу. Когда настал час обеда, он, засучив, как Шаляпин, рукава, рванул курицу и половину вручил своей чопорной супруге, смотревшей на него, как на сумасшедшего. Когда она пришла в себя, Холт уговорил ее подражать ему. С тех пор, рассказывал Холт, когда они хотели вкусно поесть, заказывали курицу «по-шаляпински» и отпускали прислугу. Холт уверял, что в такие дни он и жена чувствовали какую-то особую близость друг к другу.