И вновь, торопясь, взахлеб Алексей Максимович с гордостью рассказывает о своем родном человеке:

– Без всякого сомнения, когда на сцене появлялось существо столь таинственное, как Федор, – артист сложный и яркий, – то его неуемная натура и фантастическая изобретательность уже не считались ни с какими ограничениями, которые выдвигались дирижерами. Но публика не обращала внимания на то, кто дирижирует, когда столь блистательная личность на сцене. Достаточно бывало одной фразы, одного штриха, короткого смешка, едва заметного жеста, чтобы покорить зал. Например, в «Фаусте» Гуно Мефистофель влюбляет в себя Марту, и сообщение о смерти мужа на войне ее вовсе не волнует. «La voisine est un peu mure» – «Соседка чуточку перезрела»; этим «mure», произнесенным сквозь зубы, почти нечленораздельно и сопровождавшимся выразительнейшим жестом, Федор, как говорят в театре, «клал публику себе в карман».

Алексей Максимович пригладил большими пальцами рук свои усы и продолжил:

– И еще один случай в Москве, сам был свидетелем, – вызывает как-то Федя слугу и спрашивает:

– Я тебя к балерине К. посылал передать коробку конфет один раз. Так?

– Так, барин.

– А потом выяснил, что ты три раза ей конфеты подносил и все от моего имени. Что это значит?

– Барин! Коробка конфет стоит рубль, а она давала мне на чай три рубля… Вот я и решил подработать!

А. М. Горький и Ф. И. Шаляпин

– Федя хохотал так, – говорил Горький, – как могли бы хохотать тысячи лет назад лишь боги на Олимпе! Зубы сверкали, ноздри раздувались и трепетали… И это была гениальная классическая скульптура – смеющийся титан!!! – А вот еще: однажды за обедом в доме у Шаляпиных шел разговор о знаменитом итальянском оперном певце Мазини. После обеда сын Федора Ивановича Боря спросил:

– А что, папа, Мазини вправду был хороший певец?

Федор вздохнул:

– Мазини, миленький, был не певец. Это вот я, ваш отец, – певец, а Мазини был ангел!

Взял слово Федор Иванович:

– В начале певческой карьеры, я вдруг получил телеграмму из «Ла Скала» с предложением исполнить на этой сцене партию Мефистофеля в опере Бойто, и поначалу решил, что это розыгрыш, но, когда понял, что все серьезно, что меня не разыгрывают, страшно испугался. Чтобы театр отозвал свое приглашение, я назначил баснословный по меркам тех лет гонорар, в надежде, что контракт не будет подписан. Но в театре приняли мои условия.

– А на гастролях в Лондоне как-то исполнял партию Бориса Годунова. На одном из спектаклей в зале присутствовал король Англии. Видимо он был доволен моим исполнением и передал приглашение зайти в королевскую ложу. Пройти туда можно было только через зал. Ну, я так и пошел, прямо в гриме и в костюме только что сходившего с ума царя Бориса. В королевской ложе возникла пауза, король почему-то молчал. Тогда я, решивший, что монарх робеет перед величием русской музыки, заговорил с ним первый, чем нарушил этикет. Но король был так растроган, что мне все сошло с рук…

И Шаляпин, вдруг, смешался перед нами, разволновался, покраснел. Стало понятно – перед нами робкий великан, ставивший в тупик королей. В великом басе уживалось несовместимое: он был богемным и застенчивым одновременно, он был снобом и очень непосредственным искренним человеком.

И разговор подхватил Иван Бунин:

– Федор горячо хотел познакомиться с Чеховым и много раз говорил мне об этом. Я наконец спросил:

– Да зачем же дело стало?

– За тем, – отвечал он, – что Чехов нигде не показывается, все нет случая представиться ему.

– Помилуй, какой для этого нужен случай! Возьми извозчика и поезжай.

– Но я вовсе не желаю показаться ему нахалом! А, кроме того, я знаю, что я так оробею перед ним, что покажусь еще и совершенным дураком. Вот если бы ты свез меня как-нибудь к нему…