– Не хворь это, – останавливает ее Адашкан неожиданно твердым голосом.

– А что же? – резко остановилась Карчик, переменой в гостье дивясь.

– Промерзла я до самых косточек, – заявляет Адашкан. – Ты на меня шкуру эту накинь, я и согреюсь!

Какой бы странной ни показалась старухе просьба, но слово гостьи – закон для хозяйки. Сняла она шкуру со стены и на девицу ее набросила.

И сразу пропал у Адашкан озноб, и зубы дробь не выбивают, и глаза перестали молнии метать. Обмякла всем телом, виновато в пол уставились, вроде как за резкость недавнюю извиняясь.

В том же смущении допила Адашкан чай, доела краюшку хлеба, оттаяла. Сморило ее от еды и тепла, глазоньки поволока накрыла. Сидит на приступке у огня, носом кивает.

Приготовила Карчик постель на сэке7. Налила в лохань теплой воды и, как Адашкан не сопротивлялась, омыла девице разбитые и уставшие от долгой дороги ноги. Протерла их чистой тряпицей, мазью заживляющей густо в три слоя намазала.

Спать уложила сразу под три одеяла: первым положила успокаивающее, в середку согревающее, а сверху сны дарящее. Вместо простынки, по просьбе гостьи, опять же шкуру рыбью бросила.

А под утро Адашкан заметалась в постели. Раскидывая одеяла, закричала слова резкие, непонятные.

Ветер за окном взбесился, вьюгой поземку метет. Сосны качаются, страшным скрипом скрипят. Пес воет, куры кудахчут, козы в страхе мемекают.

Карчик тут как тут, пришла на помощь, – опыта-то у нее о-го-го сколько! По первым крикам поняла причину паники, свет зажгла, все необходимое припасла, – тут вода горячая для питья расслабляющего, тут посудки разные с настоями для протирания и умывания.

Наступивший рассвет огласил тонкий детский крик.

Сама как дите, разродилась Заблудшая мальчиком.

От такого слабого семени и малец появился на свет малюсеньким, всего-то в две ладошки величиною, да в неполный кувшин весом.

Приняла плод Карчик, и аж слезы у нее на глаза навернулись.

– Не жилец, – подумала было старая, разглядывая младенца. До того слабым и несуразным народившийся ребеночек ей показался. Много всяких новорожденных за свою долгую жизнь она видала, а такого вот приняла впервые.

Но малыш в теплых руках бодренько шевельнулся, в старушечий палец ручонкой своей вцепился, ногой норовисто двинул, – и такая сила в нем пробудилась, такая жажда жизни, что прогнала старая прочь подленькую мысль. И тут же давай хлопотать: ключевой водой омыла, куском синего неба укрыла, в поле ромашковое завернула. И, любовью обихоженного, к мамкиной груди приложила.

Сама не нарадуется – силы в ней вдесятеро прибыло, еще бы! Вон какая сладкая забота нежданно-негаданно объявилась!

Не шаркает, не ходит, – летает Карчик по избе, крылья у нее за спиной выросли.

С утра печь пожарче натопила, в лохань снега нетоптаного натаскала, воды небесной с три колоды нагрела. Купание да стирку всему своему дому устроила.

Пыль со стен собрала и в квашне из нее тесто замесила, – то-то лепешек наивкусных настряпается!

Грязь по углам вымела, трухи соломенной в нее добавила и щели в стенах законопатила – тепло беречь надо. Жар печной, что раньше ей одной доставался, теперь на троих делить придется.

Одеяла стеганные новыми яркими звездами украсила.

Подушки перетряхнула, свежими облаками наполнила.

Тут и жарешка поспела – пора молодую мамку не сладкими обещаниями, – живой едой кормить.