Даже бабушка Карчик не знала этого.
Как всегда по вечерам, она сидела на длинной лавке у своего рабочего стола и колдовала над своими травами и снадобьями. Сегодня перебирала листья чертополоха и семена полыни для очередного лечебного настоя.
Тут и раздался в ночи слабый стук, даже не стук, а легкое царапанье в маленькое промерзшее оконце.
Встала Карчик с лавки. Но не пошла к окну посмотреть, как я бы сделал, не спросила привычного:
– Кто там?
Открыла нараспашку скрипучую дверь и увидела стоящий по колена в снегу комок тряпок. Выскочила на снег в своих коротких чеботах, подхватила гостя под бока и завела в натопленную избушку.
– Сейчас, сейчас согреешься, – усадила на приступок5 поближе к огню. И, пока гость устраивался поудобнее, руки из кокона тряпок доставал, – плеснула из чугунка густого куриного бульона и насильно всунула в скованные пальцы глиняную чашку.
– Испей с дороги, – попросила, – погрей нутро озябшее.
Чем меньше в чашке оставалось питья, тем больше распахивалось одежд. И вот уже сидит перед Карчик молоденькая женщина. Щеки порозовели от мороза и еды, а сама худая до того, что прожилки сеточкой паутины сквозь прозрачную кожу видны. Маленький носик заострился, а синие печальные глаза глубоко в глазницы провалились.
Ну, в чем только душа держится!
– Не из здешних краев, – это Карчик сразу увидела. Малость удивилась: – Как это в такую пору по земле-то гулять? Да еще и одной, да пешим ходом? – но виду не подала, вопросов никаких не задает, гостью глазами не сверлит, не смущает.
После чашки выпитого бульона кружку чая своего многосильного наливает, да краюху горячего хлеба подносит.
– А это вдогонку отправь, – советует, – тебе и полегчает.
Маленькая женщинка бережно принимает дар, смотрит сначала на дымящуюся кружку, потом на краюху хлеба, словно решение принимает – с чего начать? – поднимает на Карчик бездонные и благодарные глаза и говорит слабым голоском.
– Прямо как в сказке у тебя, бабушка.
– Ты про какую сказку говоришь? – поддерживает живой разговор хозяйка.
– Ну… ту, где советуют: «Сначала напои, накорми, спать уложи, а потом уже и вопросы задавай».
– А! – улыбнулась Карчик, заповеди гостеприимства подтверждая.
– Я, случаем, не в сказку попала? – подняла глаза от пола и по сторонам повела. Все ей в интерес.
Карчик опустилась перед гостьей на колени, погладила ее по тоненькой ручке, кивнула приветливо.
– Из такой непогоды, милая, в любом тепле, даже в таком простом как у меня, оказаться – сказка, – ответила ободряюще.
Когда половина от краюшки хлеба была проглочена, а кружка до середины опустела, спросила гостья несмело.
– Как зовут тебя, бабушка?
– Карчик все кличут, – поведала и первый за весь вечер встречный вопрос задала. – Как мне тебя-то называть, внучка?
Не прямо спросила – Как твоё имя? – А уклончиво – давая гостье простор для ответа – мол, как хочешь, так и назовись, – я не допрос чиню, я уважение к свободе твоей проявляю.
– Адашкан, – сказала еле слышно, всего-то на долю секунды замешкавшись, а глаза, как приклеенные, на шкуру серебряную смотрят и все шире раскрываются.
Покачала Карчик седой головой и прошептала, сама для себя, понимающе.
– Бедненькая ты моя. Ну, адашкан, так адашкан6. Будь по-твоему.
Видит, а лицо гостьи вроде как округляется понемногу. Уже не такой острый нос, не такие впалые глаза, и кожа из прозрачного пергамента обычный цвет принимает.
Вдруг озноб все ее тело мелкой дрожью начал трясти. В глазах не огоньки, частые молнии сверкают, пальцы в кулачки сжались и зуб на зуб не попадает.
– Никак, хворь в тебя вселилась, – поднялась с колен Карчик и к полке с лекарствами своими спешит.