Время бежало так же быстро, как мы с Ларри на озеро, после жаркого рабочего дня. Мой друг из семьи земледельцев. В огороде его родителей росло практически все. Все виды овощей, трав и растений. Из фруктов только груши, да и то кислые. Все подаяния огорода его отец отвозил в ближайший город и продавал, лишь малую часть оставляя себе.

Ларри каждый день копался в земле, помогая родителям, а я пас овец. Вечерами мы встречались у озера, весело болтали и смывали всю дневную пыль и усталость. Дни шли за днями, а мне так и не удавалось больше увидеть Еву. Очень хотелось встречи с ней, но она не выходила из дома. Ежевечернее наблюдение за огородом тоже не давало результатов. Я рассказал про нее Ларри, но друг лишь пожал плечами, не придавая этой информации особого значения.

Однажды, возвращаясь после прогулки домой, я остановился возле нашей оградки и замер, глядя на лошадей, мирно щиплющих зелёную траву у дома Агилии. Они были привязаны к маленькому столбику, вкопанному в землю. Среди них я сразу узнал Кислинку. Значит, Ева всё ещё здесь, хотя пару дней назад лошадей не было видно. Сделав несколько неуверенных шагов в сторону дома, я набрался смелости и постучал в дверь. Кто мне откроет и зачем я вообще пришёл – эти мысли внезапно перестали меня волновать.

Постучал снова. Дверь оставалась закрытой. Я уже развернулся, чтобы уйти, как вдруг раздался звук отодвигаемого засова, и дверь медленно приоткрылась. На пороге стояла Тори. Меня испугало не столько её хмурое выражение лица, сколько лиловое пятно под левым глазом. Она сердито уставилась на меня; губы её дрожали, обнажая серые зубы:

– Чего тебе?

– Я хотел бы поговорить с Евой, – произнёс я, стараясь сохранить спокойный тон.

– Ева занята. Уходи прочь! Забудь о ней, – отрезала Тори.

Я растерялся, хватая ртом воздух, а Тори продолжала:

– Тебе нечего делать здесь, оборванец. Не смей приближаться к дочери герцога!

Мои глаза невольно скользнули вниз, к своей одежде. Я почувствовал обиду. Люсьен всегда заботливо следила за моим внешним видом, хоть вещи и не отличались дороговизной. Одежда идеально сидела на мне. Почему же я оборванец? Но прежде, чем я успел задать этот вопрос, Тори грубо захлопнула дверь.

Некоторое время я стоял в полной растерянности, затем побрёл домой с опущенной головой. Внутри кипели обида и злость. Даже простые служанки обращались с нами, деревенскими жителями, без должного уважения. Что уж говорить о тех, кто занимал высокое положение при дворе.

Дома, первым делом я плюхнулся за стол. Люсьен тихонько напевала, передвигаясь по кухне, а я молча ел горячее печенье, макая в мед. Мама, как всегда, улыбалась. Эта мудрая женщина, прошедшая через многие испытания, сохранила доброту и спокойствие. Она всегда смотрит на всё с оптимизмом.

– Мам, когда я вырасту и накоплю денег, я построю тут замок. Прямо в нашей деревне. Или куплю поместье на берегу моря. И увезу тебя с собой.

Она ласково улыбнулась, касаясь моего плеча:

– О, Ифор, главное – не терять веру в свою мечту и не сдаваться. Всё обязательно получится.

Я слабо улыбнулся в ответ, понимая, что мама просто пытается меня подбодрить. В её глазах я ребёнок, мечтательный и наивный, не осознающий, что ждёт меня впереди. А что меня ждёт? Простая жизнь пастуха, где скука и уныние со временем захватят мою душу, постепенно разрушая её.

Еще одна неделя прошла незаметно. В моей жизни ничего не изменилось: пастбища, озеро, дом – однообразное вращение дня за днем.

Как-то поздним вечером мы с Люсьен занимались чтением. Сидели на кухне, за окном уже сгущались сумерки. Толстая свеча на столе едва освещала пространство вокруг, бросая мягкий, приглушённый свет. Этот слабый свет боролся с наступающей тьмой, но не добавлял особого блеска. Моя тень падала на страницы книги, словно накрывая буквы тёмным покрывалом. Я то и дело ерзал на стуле, пытаясь обмануть тень, сдвигая её в сторону. Дом погрузился в тишину, нарушаемую только редким храпом Генри да нашим тихим шепотом над книгой.