Сперва я дико хохотал,
А после очень возмущался.
Мне, мудрецу, какая-то там падаль
Собралася ещё мораль свою читать!
Как будто я могу чего-то там не знать!
Любовь, любовь! – бессовестный обман!
Сгущённой страсти то дурманящий туман!
Я ночь провёл без сна —
Болела голова.
Меня задели ведьмины слова,
Да даже не слова, а тон
И отношенье…
Я смутно чуял приближенье пораженья;
В горячке мыслей я искал опроверженья —
И находил…
В том не было труда!
Но яд сомненья для мыслителя – беда.
Лишь утро на дворе – а я опять в тюрьме.
Врагиню сокрушить так не терпелось мне!
Я к ней вошёл – и удивился несказанно:
Такой уродиной она уж не казалась!
Я то увидел, что я ранее презрел:
В ней дивного огня я лучики узрел!
И весь мой пыл, накопленный от бденья,
Я растерял пред ней в одно мгновенье.
Нет, словоблудие меня не подвело:
Оно словес сугробы намело…
Я растекался белкою по древу,
Она ж молчала, слушала, смотрела,
И лишь под вечер мне по-ангельски пропела:
«О Дивьявор – ты грозен и велик!
Но духом ты… почувствовал тупик;
Лишь два пути имеешь ты отныне:
Покаяться —
Иль сгнить в своей гордыне!»
О, как был зол я, то услышав от ангелы!
Освирепел я и как бешеный взревел я!
Её возненавидел я безумно —
Ведь мыслить я не мог ещё разумно;
И я сказал:
«Ты будешь казнена!
Отсрочка казни – мной отменена!»
Мрачнее тучи я оттуда уходил,
Покинуть я узилище спешил,
И чувствовал себя разбитым в пух и прах;
Мне захотелось выпить нашей браги…
Я проиграл,
Позорно проиграл!
Ведь правоту её… я где-то признавал…
Напился вдрызг я
И забылся,
Одурел…
Чрез дым иллюзии
На мир теперь глядел…
Я развлекался,
Куролесил,
Пел,
Вопил…
И вроде всё плохое
Позабыл…
Но вот, когда я в том угаре отрывался,
Со мною главный стражник вдруг связался,
И вопросил:
Как с пленницею быть?
Она нужна мне —
Или можно уж казнить?
Как будто меня в прорубь окунули!
Слова тюремщика в реал меня вернули;
Я удивился:
Как – она жива?!
Приказ казнить её я ж вроде отдавал…
Я неожиданно в пиру том заскучал.
«Казнить не надо! —
Строго я сказал —
Она нужна мне.
Она очень мне нужна!»
Туда помчался я тотчас,
Хоть был поддатый,
Моя башка набита была ватой;
Я в камеру ввалился горделиво,
И что я вижу!
Ангел!
Что за диво!
Она была прекрасна, как заря!
Как словно молния сразила вдруг меня!
«О, здравствуй, здравствуй,
Нежное созданье! —
Убитый наповал, я узнице сказал —
Я в яви нахожусь
Иль в навьем чарованьи?
Быть может, спьяну подвели меня глаза?
Иль это призрак твой рассеянный сияет,
Души погибшей отблеск колдовской?
Иль я с ума сошёл, и бред меня смущает?
Прошу тебя —
Ты правду мне открой!»
И светом дивным мрак противный озаряя,
Мне так ответила ангела дорогая:
«О, Дивьявор, несчастный мой повеса,
С очей твоих упала то завеса.
Ты словно вышел на простор из чащи леса…
Так внемли, демон, мне:
На краткий миг ты удостоен пробужденья —
То брызжет свет седьмого измеренья!..»
Как передать, что я испытывал тогда?
В одно мгновение вместилися года!
В пустыню холода ворвалась сказка лета!
В подвалах душных возгорелся факел света!
Оскал судьбы предстал улыбкою привета!
И я вдруг понял, чётко осознал:
Что мир мой узок,
Что в провале я летал…
Так, для акулы – бесконечен океан,
Для чайки вольной – небо голубое,
Но ведь ошибочно понятие такое:
У неба – есть земля,
У моря – берега.
Мне вдруг открылось потрясающее знанье:
Мы не орлы —
Мы жалкие кроты,
И наши души —
По́лны темноты.
Увы, недолго восхищенье продолжалось:
Всё вдруг померкло,
Сузилось,
И сжалось…
Узрел я снова мрачность плотных шор,
Лишь в памяти ещё едва сиял простор…
И осознание созрело:
Я лишь вор!
Свою карьеру я отныне погубил,
Её же страстно,
Безоглядно полюбил.
Я словно парусник, приткнулся у причала;
Для всех – я вражью душу изучал,