Старичишка тут, по своему обыкновению, посмеялся чуток, похихикал и дале ногами задвигал.

– Вот я тебя, пельмешек, энтому проглоту и скормлю! – радостно он загнул. – Побалую скотинку. Наших он всё ж кровей, ей-ей! Ну как своей кровинушке не порадеть-то!

И приходят они вскоре к пещере угрюмой. Старик шмыгнул в неё тут же и засеменил по проходу в глубину. Через пару-тройку минут приходит он в большущий грот, мрачными красками лениво переливавшийся… Запрокинул Яван голову и видит: в углу, на толстенной цепи страшный дракон в заточении сидит, и такой-то весь худой да измождённый, что и описать невозможно. Хмурый он был, понурый, члены его были скорчены, кожа сморщена, рёбра стропилами наружу торчали, и лишь глазища рубиновым цветом горели… Узрел драконище деда, морду вытянул да как заревёт трубно. Едва свод в гроте не рухнул, до чего громкозвучно!

А дедок ему строгим тоном:

– Ну, будя, будя реветь-то! Ишь, шелупень неверная, расшумелся! Я ж не так пришёл – гостинец вишь притаранил. Эвона – человечек какой упитанный! Вкуснющий – це-це-це!

Поглядел чудовищный зверь на Явана, и огонь из его глаз от жадности жахнул. Раскрыл он пастищу громадную, а там клыки – чуть не в локоть длиною! А Ловеярка возьми тут и кинь в пасть разверстую своего пленника – как словно в печку полено. Дракон пасть моментально захлопнул и принялся Ваньку лопать. Чав-чав! – зубами его кусает и язычищем во рту бросает. Как словно котлету жуёт атлета…

Затем стиснуло Ваню со всех сторон и потянуло вниз, словно в воронку… А это он по драконьей глотке пошёл, да вскоре – буль! – место в его желудке нашёл. Тут же незамедлительно соки пищеварительные полилися на него потоком, и вышло бы Ване это купание боком, если бы не его броня, – до того едкими соки те оказалися. А воняли-то они как!

Пришлось Явахе сызнова в руки себя взять. Зажмурился он, дыхание задержал и всю свою волю в кулаке зажал.

Посидел он там трошки, подождал немножко… Ему-то вроде ничего, привык, видимо, уже терпеть, – зато верёвки от кислоты жгучей начали тлеть… Собрался Ванюша тогда с силами, дёрнулся мощно да и освободился от пут. Только что дальше-то делать – не оставаться же тут… Да и через задний проход лезти – мало будет чести… Упёрся он тогда руками и ногами в стенки утробищи ящеровой и давай там брыкаться да наружу рваться. Чуть в клочья желудок чудищев не разнёс.

И тут чует он – у-уть! – попёрло его по глотке назад, да так-то быстро… Вот уже в пасть он проскочил, а драконище пасть раскрыл, и Ваня по языку, как по маслу, проехался, да на полу пещеры и очутился. Отрыгнул, короче, богатыря дракоша – видать, тело его для закуси оказалось не гоже.

Вот Яванка на полу каменном в слизи барахтается, над ним ящер обескураженный пыхмя пыхтит, а перед ним Ловеярка стоит да волчарой на него глядит.

– Это что же такое получается, – заорал он, зараспинался, – ты у нас не токмо в огне не палишься, но и в утробе не варишься! Ну отпетый же негодяй – противно даже ящеру твоё мясо жрать!

И повернувшись к дракону, как крикнет ему:

– А ну-ка жри его снова, топтыга ты допотопная! Кому говорю, ангелолюб!

Да посохом своим на чудовище замахнулся.

А тот от ужаса зажмурился, назад шатнулся, в стену вжался, но исполнять приказание не стал – даже пасть захлопнул и челюсти сжал.

– Ах вона ты как! – взвизгнул истерически Ловеярка. – Ну, погоди, отступник ты жалкий!

И подскочивши к дракону, как огреет его посохом по морде!

Заревел, завыл драконище не своим голосищем, по бурой его шкуре огненные сполохи возогнилися, а потом кожа у него лопаться стала, и из трещин языки пламени заполыхали. Грохнулся он оземь тушей своей великой и аж заколдобился от муки мучительной.