Прозвучал последний звонок, и все встали, чтобы вернуться к работе.

«Нужно выкинуть Тридцать Шестого из головы», – подумала Клэр.

Но как оказалось, это было невозможно. Каждый день, исследуя под микроскопом эмбрионы лосося на предмет изъянов в их структуре, Клэр смотрела на большие темные пятна – их примитивные, несформировавшиеся глаза. Ей представлялось, будто они не сводят с нее взгляда, чего явно не могло быть. Эти тусклые блестящие шарики пока что не были способны видеть, и внутри подрагивающего комка слизи отсутствовал разум, жаждущий любви или хотя бы внимания. Клэр, однако, обнаружила, что постоянно вспоминает смотревшие на нее светлые глаза с длинными ресницами и маленькие пальчики, сжимавшие ее большой палец.

Тридцать Шестой начал ей сниться. В одном из снов на ней снова была надета кожаная маска, но ей дали что-то подержать. Это что-то неуверенно шевелилось в ее руках, и она крепко его сжала, зная, что это он, не желая его отдавать и рыдая под маской, когда его у нее забрали.

В другом, повторяющемся сновидении Тридцать Шестой был с ней здесь, в ее маленькой комнатке в Инкубатории, но никто о нем не знал. Она прятала его в ящике стола, который время от времени открывала, и тогда малыш смотрел на нее и улыбался. В коммуне были запрещены какие-либо тайны, и сон о спрятанном Младенце вынуждал ее просыпаться с чувством вины и страха. Но сон этот оставлял после себя и куда более сильное чувство – радость, когда она открывала ящик и видела, что малыш все еще там, что он невредим и улыбается.

В детстве в Семейной Ячейке им полагалось каждое утро рассказывать, что они видели во сне. От одиноких работающих членов коммуны, таких как сотрудники Инкубатория, этого не требовалось. Иногда за завтраком кто-то из работников пересказывал забавный сон, но за этим не следовало обсуждение, являвшееся частью семейного ритуала. И Клэр предпочитала не распространяться о своих новых сновидениях.

Но теперь она ощущала иное, не вполне понятное беспокойство. Следуя требованиям новой работы и свойственной ей педантичности, Клэр пыталась анализировать собственные чувства. Раньше она никогда этим не занималась и не испытывала в том нужды. Всю жизнь Клэр ее сопровождало ощущение… чего? Она попыталась подобрать подходящее слово. Удовлетворенность. Да, она всегда была удовлетворена, как и все в коммуне. Об их потребностях заботились, им всегда всего хватало, они никогда… Вот оно, поняла Клэр. Она никогда раньше ничего столь страстно не желала. Но теперь, с самого дня родов, она постоянно ощущала отчаянное желание заполнить образовавшуюся внутри ее пустоту.

Ей нужен был ее ребенок.

Шло время. Наступила середина ноября. Клэр была занята на работе, но в конце концов у нее нашлось время снова побывать в Воспитательном Центре.

– Привет! – весело поздоровался с ней тот же мужчина. – Я думал, ты про нас уже забыла.

Клэр улыбнулась, радуясь, что он ее узнал.

– Нет. Просто была занята на работе. Не удавалось выбраться.

– Что ж, – кивнул он, – уже почти декабрь. Много чего произошло.

– Особенно здесь, полагаю.

Клэр обвела вокруг рукой, давая понять, что имеет в виду весь Воспитательный Центр, а не только эту комнату с приглушенным освещением – только что миновало время обеда, и все Младенцы спали. Они с мужчиной разговаривали, понизив голос. В углу его помощница молча складывала только что доставленное чистое белье.

– Да. Мы их готовим. Судя по всему, все Назначения уже сделаны. Я еще не видел списка.

Клэр вдруг пришла в голову мысль.

– У вас есть супруга? Вы можете подать прошение на ребенка, а потом – видимо, это против Правил, но все же – выбрать того, кто будет вам назначен?