Папа всегда говорил, что делает это ради мира, спокойствия и порядка. Его любила одна половина магического мира, но ненавидела другая. А я попытавшись в этом разобраться однажды, решила, что если я хочу сохранить дочерние чувства к отцу, мне не стоит углубляться в политику.

Одно время мне малодушно казалось, что его карьера откроет мне любые двери. Но отец был из тех, кто считал, что всего нужно добиться самостоятельно, поэтому никогда никакие связи для моего успеха не использовал. А когда я единственный раз сама попросила об этом, очень жестко мне отказал, отчитав как маленькую. Тогда мне не хватило буквально пары баллов, чтобы стать тем, кем я мечтала стать всю жизнь. Так мне закрылся путь в агенты, зато взяли в эскулапы. Это хоть как-то связывало меня с местом, где я так хотела быть, ведь на плановые задания мы часто выезжали боевым и лекарским составами, и я все равно была так или иначе причастна к оперативным действиям.

Что ж, теперь меня уже ничего с этим не связывает. И снова быть в Бюро, где сегодня состоится суд, мне не хочется.

Оторвавшись от бумаг, которые сосредоточенно изучал, отец смотрит на часы и кивает.

– Нам пора, – отец наконец удостаивает меня полноценным взглядом и хмурится. – Запишись к мозгоправам, очевидно, что сама ты все же не справляешься.

– Если мне понадобится совет…

– Хватит огрызаться, Кара, – перебивает он, и его голос режет сталью, мгновенно сбивая с меня спесь, и я только поджимаю губы, как всегда, теряясь перед таким тоном. – Лицо попроще, там будут репортеры.

Делаю глубокий вдох, призывая все свое терпение – сейчас не время и не место артачиться, но позже ему обязательно все выскажу. Наверное. Меня ужасно расстраивает, что иногда он забывает, – я уже не малышка, которой он может понукать. Но выдрессирована я знатно, поэтому послушно надеваю маску счастливой дочери самого влиятельного человека магического мира, приклеивая на лицо вежливую улыбку.

Пока мы идем уверенными широкими шагами к залу заседаний, на нас смотрят люди. Отец всегда притягивает взгляды, я к этому привычна. Когда до резной двустворчатой двери остается несколько метров, он заговаривает снова:

– Поужинаем на выходных, – это не вопрос. – Хочу обсудить твое будущее.

Я было вскидываюсь, бросая на него возмущенный взгляд, но один из агентов, поздоровавшись кивком, открывает нам дверь, впуская внутрь. Я не успеваю ничего ответить, потому что отец сразу же уходит вправо, где для таких важных наблюдателей, как он есть отдельные места. Злюсь на него, а может, уже на себя, пару мгновений смотрю ему вслед, а потом начинаю спускаться по ступеням зала, устроенного по типу амфитеатра, желая занять более удобное место для слушания дела. Зал полон, люди перешептываются, смотрят на узника.

Я отыскиваю его глазами, это не сложно – он сидит в самой середине зала, заключенный в магические кандалы. Рядом с ним, чуть поодаль стоят два агента, игнорируя пристальное внимание прессы.

Антонин Воронов выглядит просто отвратительно. Прошел лишь месяц с того момента, когда я видела его в последний раз, но его волосы сильно отросли и теперь грязными сосульками свисают вперед, закрывая глаза. Щеки сильно впали, будто он голодал, под глазами залегли пугающие тени, борода отросла и спуталась. У него оказался сломан нос, на лице виднелись новые кровоподтеки и старые синяки. Но как же были ярки его глаза. Зелень полыхнула легким безумием и насмешкой, когда он дернул головой, откинув волосы и открыв взгляд. Он был скован, но не сломлен. Сразу понятно, что он ненавидит всех вокруг так же сильно, как и они его.