Душу его захватывала необъятная речная ширь: чем ниже спускались суда по реке, тем шире и раздольнее становилась она. Ему нравились свежий влажный запах большой реки, шелест воды, когда ладья идёт под парусом. Приятно и радостно было слушать скрип уключин и видеть мощные равномерные взмахи, когда ладья шла на вёслах. Ладья плыла уже не по русским землям, это были владения Орды. И с каждым днём, с каждым часом приближался таинственный город Сарай, в котором обитает грозный повелитель – хан, владыка жизни всех, кто плывёт с ним, да и его самого.

Тысяцкий Василий Вельяминов пояснил, что Сарай в переводе на русский означает «дворец».

По Волге плыли долго. Дни утекали за корму один за другим. Каждый день был заполнен занятиями: Дмитрий читал книги, которые дал ему в дорогу святитель Алексий, доверенные бояре наставляли мальчика, как вести себя при ханском дворе.

Наконец, ладья стукнулась бортом о причал.

Сарай оказался большим, шумным, неопрятным городом. Посреди множества разнородных построек возвышалась, крытая осиновым лемехом, главка церкви. Благоверный князь Александр Невский выговорил ещё у Батыя право русских, вольно или невольно проживавших в Сарае, иметь православный храм.

Весть о прибытии русского посольства огнём полыхнула по Сараю. Отовсюду к княжеской процессии сбегались русские люди, измождённые, в лохмотьях. Были здесь ремесленники, приехавшие на заработки, были невольники, несмотря на угрозу свирепого наказания сбежавшие с хозяйского двора, чтобы взглянуть на своих земляков, были здесь и люди, родившиеся в Сарае и никогда не видевшие русской земли, но слышавшие о ней от невольницы-матери. Некогда угнанные татарами в плен, их матери теперь рабствовали вдалеке от Родины.

Отдельным кружком стояли купцы. В добротных кафтанах, с ножами у поясов, они чинно кланялись князю.

Миновала неделя, прежде чем хан Науруз принял московское посольство. Это расценивалось как милость (а Мамай позднее примет Дмитрия в день приезда). Обычно хан выдерживал послов месяц, а то и долее.

Грозный владыка, сидевший на ковровом возвышении у задней стенки шатра, оказался маленьким черноусым человечком с жидкой козлиной бородёнкой.

Дмитрий заметил, что, как только они вошли во дворец, с его спутниками случилась странная перемена, у них округлились спины, точно все они вдруг стали сутулыми, они заговорили какими-то ненатуральными голосами, голоса зазвучали глаже, и в них появилась угодливая сладость. Но его потрясло до глубины души, что едва они переступили порог шатра, где, скрестив ноги, восседал хан, его степенные бояре, которых после отца и матери он любил своим горячим мальчишеским сердцем сильнее прочих людей, вдруг все, даже самые старые и почтенные, которых он видел на коленях только в церкви, вдруг бухнулись на колени. Мало того, так, на коленях, они поковыляли через весь шатёр к хану. Что было делать ему? Вместе со всеми и он вынужден был проделать то же самое.

Затем хан позволил всем стать. Начался приём даров. Бояре передавали тысяцкому Василию Вельяминову, а он вручал хану слитки серебра, связки соболиных и беличьих шкурок, моржовые клыки, добытые у Студёного моря, одежды, шитые золотом и жемчугом (подарок жене хана и его дочерям), богато отделанное оружие. На улице перед шатрами стояли поезда из телег с зерном, сушёной и солёной рыбой, грибами, ягодами, бочонками мёда, пива, медовухи, это не заносили в шатёр, а только передали список. Подарки принимал не сам хан, а стоявший возле него татарин. Хан только кивал с таким скучающим видом, будто всё поднесённое было сущей безделицей, не заслуживающей большого внимания. А сколько было разговоров, даже споров в Москве об этих подарках: понравится это хану или нет, соизволит ли он принять их или с презрением бросит в лицо послам и, затопав ногами, прикажет вышвырнуть их из шатра?