– Намечается, да? – осведомился Кирилл. – Большая, солидная?

– Крупняк, – кивнул «Шалтай». – Если сорвется, я даже не представляю, как они завоют и кого грызть начнут. Я в их лесу зверушка неприметная, и вычислить меня они не должны, но попадусь я – сгоришь и ты. И не образно: живьем сожгут, гвоздем вечера будешь – они выпивают за столами, а ты бегаешь и орешь, и никто тебя не потушит.

– А стакан минералки? Утолить жажду.

– Когда носишься и горишь? – удивился «Шалтай». – Не дадут. Ты же выльешь его на себя и облегчишь мучения – ты что, Кирюша, кто же так поступит, тех людей запахом твоего мяса не разжалобить, они по натуре неэмоциональные. Ты не забыл, на какую мы условились сумму?

– Ее переведут на твой счет, – промолвил Кирилл.

– Да ты что?! Исключительно наличные! Мне только не доставало, чтобы после начала разбора они узнали, что на мой счет немалые деньги пришли… видел мою реакцию? Ты надо мной подшутил, и я сорвался – вопрос-то нешуточный. С небрежностью к таким не подступают, и с беспечным видом в обжитые ими заросли не вторгаются. Туда вообще соваться не следует.

– Я и не сунусь, – сказал Кирилл.

– И к чему тебе тогда моя…

– Я наведу на них охотников.

– А-ааа, – протянул «Шалтай». – Понял. Это гораздо хуже. Я не отказываюсь, но это хуже… Порядком хуже.

НА АЛЛЕЕ в спортлагере горят фонари, в умиротворяющем безветрии валит снег, Володя, Глеб и Лиза на подходе к жилым корпусам, на плечах и головах у них снег, он здесь повсюду, снег сыпется и лежит, снег гипнотизирует, взглянув на попутчиков, Лиза осознает, что она выглядит так же, и забота о внешнем виде принуждает ее счищать с себя снег – Глеб свой снег не трогает. Володя отряхивается, как пес.

– С водным поло я планирую завязывать, – сказал Володя. – Полжизни корячится в хлорке я не буду: позанимаюсь еще пару лет, чтобы закрепить красоту фигуры, и насовсем вылезу из бассейна. Посижу с книжками, поступлю в институт, у сестры не вышло, а я образование получу, без него в нужное мне кресло не сядешь.

– Денег не заработаешь, – улыбнулся Глеб.

– Водное поло отучило меня думать о больших деньгах. Если бы я даже в нем преуспел и играл на уровне сборной, миллионы бы мне не капали. У нас же не футбол, не те контракты, а нагрузки повыше, нигде таких нет.

– А в альпинизме? – спросил Глеб.

– Про альпинизм я не знаю… с ним я не сравниваю. Без воздуха шастать в пургу по горам, наверно, сложновато.

– В пургу мне не доводилось, – сказал Глеб. – Да и воздуха хватало: мне же немного надо.

– Вы альпинист? – поразился Володя.

– Не в наши дни. Сейчас я где-то в бизнесе.

– У Глеба своя фирма, – сказала Лиза.

– Насчет моей фирмы твоя сестра оговорилась, – поправил Глеб. – Она не только моя. Ее делами я фактически не занимаюсь.

– Но вы бизнесмен, – промолвил Володя. – Я не хочу им становиться. Моя мечта рассекает водоросли в ином ручье, но это не мечта… о мечте бы я не говорил – это планы… установка. Я подгоняю себя стать судьей. Федеральным! Чтобы вершить и всех нагибать, быть над всеми! Парить и сплевывать на пигмеев, тащиться от собственной неприкосновенности! С достоинством. Без ограничений!

Лиза осуждающе качает головой. Глеб усмехается над детской наивностью.

МАКСИМ Капитонов с закрытыми глазами лежит на кровати. В его свесившейся руке револьвер, но Максим не застрелился – он открыл глаза, поднял руку и, крутанув барабан, приставил дуло к виску.

Нажал на курок. Выстрела не последовало.

Щелкнувший зубами Максим свесил руку и закрыл глаза.

НА СВЕТСКОМ рауте с оттенком презентации ухоженные дамы и джентльмены болтают и дефилируют, обмениваются шутливыми поклонами, прихватывают с подносов бокалы с шампанским, чередуют натянутые улыбки с надменными взорами в спину; стоящий на месте Кирилл Суздалев следит за дверью, раз за разом скрываемую от него двигающимися телами – в карманах его элегантного серого костюма лежат плоские пачки: и в пиджаке, и в брюках.