Люба замотала головой и попятилась:
- Нет-нет, я не хочу...
- Что, строгие предки? - с деланым сочувствием спросила третья, блондинка в таком коротком топике, что между ним и юбкой виднелась полоска голого живота.
- У меня очень хорошие родители.
Не давая ей очнуться, зеленоволосая выстрелила следующим вопросом:
- На вписку придёшь? Сегодня после уроков у Маховцева.
Люба опять отрицательно покачала головой:
- Вряд ли мне разрешат.
- Ну я ж сказала, строгие... - блондинка многозначительно глянула на остальных, словно они незадолго до этого обсуждали Любу и она держала пари.
Девочки поджали губы и прищурили глаза, но не отступили:
- Давай я позвоню твоим родителям от имени Аревик Левоновны и скажу, что задержала тебя в школе? Я отлично умею подделывать армянский акцент!
- Классно почилим!
- У Маховцева дома такой вайб, закачаешься!
- И алкашки полный бар... и кое-что ещё..!
У Любы закружилась голова.
- Я не пью... - пробормотала она тихо и попыталась ретироваться.
Розоволосая ухватила её за локоть, длинные острые ногти больно впились в кожу.
- Только попробуй кому-то слить инфу про вписку!
Люба затрясла головой:
- Никому! Обещаю! Слова не скажу...
Розоволосая отпустила, но продолжала смотреть давяще и враждебно.
Люба не собиралась ни с кем обсуждать грядущую вечеринку у незнакомого ей Маховцева. Она не знала точно, по-христиански ли это - скрывать от взрослых то, что их дети отравляют себя разными ядовитыми веществами и бог знает чем в этом состоянии занимаются, но решила оставить это на совести самих детей: ей в этом коллективе ещё год существовать. А потом спросит батюшку на исповеди и если что, покается.
Однако Бог судил ей принять наказание без промедлений.
Когда уроки уже закончились и одиннадцатый "А" разбредался со школьного двора, Лиля остановила Любу и спросила, идёт ни она на вечеринку. Люба ответила отрицательно.
- И хорошо, - кивнула Лиля. - Нечего там делать. Наверняка начнут тебя байтить. Они любят новеньких на прочность проверять, особенно таких... правильных.
- А ты идёшь?
- Конечно. Всё лучше, чем дома с мелкими сидеть. Но мне что, я тёртая...
Люба в очередной раз порадовалась тому, что отказалась, но следующее утро принесло сомнения.
Розоволосая девушка (её, как выяснилось, звали Елизаветой Фадеевой) в школу не пришла, а её подружки Настя Новикова (зеленоволосая) и Ксюша Плотникова (блондинка) явились, но в таком настроении, что веселее в гроб кладут. После уроков они подстерегли Любу во дворе соседнего дома и атаковали.
- Мы знаем, что это ты!
- Ты нас сдала родителям, с*чка!
- Что?! - опешила Люба. - Нет, клянусь вам! Чем хотите...
Она даже не вспомнила в тот момент, что Иисус запретил клясться.
- Ага, рассказывай!
- А кто ещё знал? Все остальные были там!
Люба затрясла головой, на глазах выступили слёзы:
- Девочки, честное слово... я не говорила ни одной живой душе...
- Так и знала, что будет отпираться, - процедила сквозь зубы Настя. - Святоша...
Они отобрали у Любы телефон и разбросали учебники по всему двору. И сказали, что нормальной жизни ей в этом классе не видать.
Так и пошло.
Телефон, конечно, потом вернули, правда, с разбитым экраном, но никто не разговаривал больше с Любой, кроме Лили, и то редко. Одноклассники постоянно обзывали Любу разными обидными словами, регулярно отбирали учебники, тетради, пенал или что-то из его содержимого. Приходилось всё время носить с собой полный рюкзак, даже в столовую, туалет и на физкультуру, иначе из него таскали вещи. Люба боялась жаловаться родителям и учителям, потому что думала, что тогда ей придётся совсем туго. Она находила пропавшие вещи в углах школьных коридоров, в уборных и других местах общего пользования. Учебники бывали измяты, а иногда и порваны. Люба аккуратно заклеивала и разглаживала их, ставя под пресс, пока не научилась предотвращать эти акты вандализма.