Так как телесная болезненность, по тесной связи души с телом, отражалась на расположении духа, то святитель употреблял средства к укреплению тела. Сам он вообще не прибегал к помощи земных врачей, а при твердом уповании на помощь небесного Врача и терпеливом перенесении недугов предоставлял врачевание своего телесного состава самой природе. С этой целью он упражнялся на свежем воздухе в телесных трудах, особенно в самом начале своего пребывания в Задонске: копал гряды в монастырском саду, рубил дрова, иногда косил траву и совершал другие работы. Так, бывало, прикажет своему келейнику: «Наточи топор хорошенько и рукавицы свои принеси мне, я дров нарублю себе на печку, авось либо поразобью кровь себе, может быть, и поздоровее буду».

Состояние безотчетной скорби, столь обычное свт. Тихону вследствие его болезненности, само по себе не было бы опасным, если бы в это время не нападали на него помыслы отчаяния, этого смертного греха против Святого Духа. Эти губительные помыслы, как обыкновенно бывает, представляли Тихону невозможность спасения для него, останавливали его внимание на грехах, увеличивали их тяжесть и в то же время клеветали на Бога, будто Он строг, требователен и карает всякий грех, всякое преступление. Они заставляли святителя сравнивать его жизнь и подвиги с жизнью и подвигами великих святых, например апостолов, пророков и мучеников. Не находя общего, он еще более ослабевал душой, мысля, что недостоин приобщиться к лику таких великих угодников в Царствии Небесном. Эти помыслы приводили Тихона в страх и ужас. «Слышу я, – писал он одному другу, обуреваемому помыслами отчаяния, – слышу я, что тебя смущают помыслы и порываются в отчаяние… Я и сам в себе тоже чувствовал и ныне часто чувствую, отчего бывает страх и ужас и тоска (и на других тоже примечаю, – почему не с тобой одним случается это); но спасения о Христе не отчаиваюсь».

Против этих помыслов Тихон вооружался молитвой или душеспасительными размышлениями. Советуя другим, он и сам укреплял и успокаивал свою душу размышлениями о том, что помыслы отчаяния неизбежны для всех, истинно подвизающихся во спасении, что они ясное свидетельство зависти к нам диавола, который хочет ввергнуть нас в отчаяние и через то погубить, что этой борьбы не чувствуют в себе только люди, преданные миру, что, следовательно, эти помыслы – знамение нашего преспеяния в добре, что Господь милосерден и многомилостив, и спасает именно кающихся грешников, и если придет судить, то только непокаявшихся, а покаявшимся объявит благословение Отца Небесного. На последних размышлениях, как видно, особенно останавливался святитель и в них для себя находил особенное утешение и ободрение.

«…Итак, есть нам, кающимся грешникам, надежда, есть утешение печалующимся и сетующим. Отверзаются двери милосердия Божия стучащим, дается просящим по прошению их, обретается ищущим Бог со всем небесным сокровищем. Входят в живот вечный разбойники, мытари, любодейцы и прочие грешники кающиеся. Есть, значит, и нам грешным надежда. Потому как Бог на лицо не зрит, но всех кающихся грешников равно милует и спасает. Когда же находит такой помысел, как нам быть с апостолами, пророками, мучениками и прочими великими святыми, которые в таких добродетелях просияли? То мы такому ответим так: мы с разбойником желаем быть, который при самом конце своей жизни испустил только один глас с покаянием: Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое, – и услышал от Христа, на кресте висящего: Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю (Лк. 23: 42, 43). А когда с разбойником оным будем в раю, то и со Христом самим; поелику оный разбойник со Христом в раю, а следовательно и со всеми святыми; ибо где Христос, там и все святые. Помолимся же ко Христу с разбойником: