Все-таки я решил пробиваться к храму. Накануне после исповеди были допущены к причастию. Но это море людей, бьющееся Своими волнами к паперти, ведь все они тоже хотят причаститься. Служили на паперти, вот что обрадовало. Видимо, священники поняли, что такое количество людей не может вместить храм, и вышли к народу. В толпе, над головами, проносили стулья, сдавали в аренду.

Времени палестинского одиннадцать, в Москве полночь.

Ловкие смуглые юноши протягивали над толпой гирлянды треугольных флажков, изображавших флаги разных христианских стран и религий. К радости своей, я различил среди священников и наших, отца Елисея и отца Феофана. Красивая, долгая монастырская служба. «Петро, Иоанне, Иакове… метаморфозе», – слышалось среди греческого языка. И уже не чувствовалось того, что было рядом, – еды и торговли, музыки и криков. Правда, очень мешали непрерывные вспышки фотоаппаратов, свет кинокамер. Казалось, что их, этих запечатлевающих миги истории приспособлений, было больше, чем людей.

Выносится Евангелие. Священник зычно, протяжно читает, как поет: «Фавор и Ермон о имени Господа возрадуются». То есть исполнилось пророчество псалмопевца Давида. Уже, к прискорбию, заметил, что и на паперти, новосозданном алтаре, ходят операторы и фотографы. Что же делать, где-то же будут смотреть их работу и завидовать нам, участникам ночной службы Преображения Господня.

В Москве три часа ночи, здесь два. Крепкие помощники священников прокладывают дорогу для выноса двух чаш. Возглашение и поминание Иерусалимского патриарха и нашего Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия. Символ веры. Взлетание и спускание белого покрывала – воздуха над чашами, призывание Святого Духа на нас, грешных.

Небо совсем потемнело, звезды исчезли. Молящиеся все чаще поднимают голову, глядят вверх, ждут схождения облака.

– Мир всем, – раздается по-русски.

– И духови твоему, – отвечает хор монахинь из Горненского монастыря.

И вот уже: «Благодарим Господа», и вот уже: «Святая святым». Нет никакой возможности упасть в земном поклоне. Но надо. Да, вот они, запахи земли, травы и особенно – полыни.

Началось на виду у всех причащение священников. Их более тридцати. Пробиваются вперед матери и отцы со спящими на руках младенцами. Пробираются простоволосые женщины и женщины в шляпах. Конечно же, и я пробиваюсь. На меня так сильно давят сзади, что я невольно напираю на впереди идущих. Женщина в брюках поворачивает ко мне гневное лицо и кричит: «Пиано, пиано!» Видимо, итальянка, видимо, требует, чтобы я сдерживал напор толпы. Но где же наши белые платочки, наши паломницы? Стараюсь попасть к своему батюшке.

Выносятся чаши, не менее десяти. К микрофону выходит женщина-гречанка в черном платье и сильным, красивым голосом поет молитву. «Мария, Матерь Божия». К ней присоединяется мужчина. Многие подпевают. Все то и дело смотрят в небо, вздымают к нему руки. В руках иконы, кресты. Это ожидание облака. Зажигаются свечи.

Слава Богу, причащаюсь. Отдаюсь на волю толпы. Меня выносит к хоругвям и большим иконам, у которых жестяные ящики для горящих свечей. Зажигаю и я свою, белую, от Гроба Господня. Другую держу в руках. Пламя бьется на ветру, но не гаснет. Замечаю, что напряжение ожидания усилилось. Тут много тех, кто не первый раз на ночной службе Преображения на Фаворе. Смотрят не совсем на восток, а примерно на северо-восток. Небо совсем черное, ни единой звездочки. Показалось, что разглядел одну, но она исчезла, потом снова появилась. Потом появилась над храмом. Я подумал – самолет мигает, но это были звездочки, закрываемые высоко бегущими облаками. Еще увидел блестки света, но решил, что это – вспышки фотоаппаратов.