Я остался один. Но странно сказать – один, когда вокруг столпотворение. Я продирался сквозь разноязыкое нашествие, вспоминал предыдущие приезды. Они всегда были малолюдными. Успевал отойти ото всех, побыть в одиночестве, подышать запахами сухой травы и перегретой земли. Сейчас главным запахом был запах жареного мяса. Пылали, особенно справа от дороги, костры, гремели гитары, звякало стекло винных и пивных емкостей. Сзади и спереди наезжали машины, пикали и бибикали. Как они продирались? Здесь и всегда-то узко, а тут еще по обеим сторонам были припаркованы.

Я пробился к площадке перед входом в монастырь. где то место, на котором мы выпили за Святую Русь вина из Каны Галилейской? Под этой сосной? У этого ограждения? Но тогда мы были одни, а сейчас здесь целый город торговли и удовольствий. Крики, запах костров и еды. Но над всем этим из репродукторов лилось: «Кирие, елейсон!» То есть служба праздника Преображения началась. Я заторопился, шел к храму подпевая: «Агиос о Теос, агиос исхирос, агиос атанатос!» – «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный».

Служба передавалась через репродукторы, но, даже и усиленный техникой, звук молитвы не мог заглушить криков толпы. Радоваться пришли, оправдывал я их. Надо найти место поближе к храму и стоять. Вот и все. И ждать схождения облака, из такого же когда-то проглаголал Господь: «Сей есть Сын Мой возлюбленный; Его слушайте». И, услышав это, пали на лица свои святые угодники Петр, Иаков, Иоанн. А Спаситель запретил им говорить о виденном, «доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых». Рядом с Учителем видели ученики ветхозаветных пророков Моисея и Илию, которые пришли из невидимого безплотного мира, но были зримы, как люди во плоти. Это были самые высокочтимые праведники библейских сказаний. Фаворский свет, облиставший Христа, в котором и Сам Христос был светом, так поразил учеников, что они возопили к Своему Учителю: «хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи: Тебе одну, Моисею одну, и одну Илии». (Мк. 9, 5) приписывает эти слова апостолу Петру: он «не знал, что сказать, потому что они были в страхе».

И это напоминание того места, которое в тропаре обозначено словами: «Преобразился еси на горе, Христе Боже, показавый учеником Твоим славу, якоже можаху». То есть показал славу, настолько они могли ее вместить и выдержать. После этого они уже не сомневались, что Иисус Христос – Сын Божий. Далее тропарь гласит: «да возсияет и нам грешным свет Твой присносущный, молитвами Богородицы, Светодавче, слава Тебе».

Да, помоги, Господи, чтобы и нам, грешным, сиял свет Твой. Податель света, спаси нас!

К храму было не пробиться. И уже никого из нашей группы не было рядом. Отошел подальше в темноту, вспоминая, вдыхая сухие запахи сгоревших на солнце трав и родной запах земли, напоминавший запах прибрежного летнего песка из моего вятского детства.

Открылись звезды. И по привычке я стал отыскивать созвездие Большой Медведицы, которое всегда ищу, уезжая из России в дальние страны. С ней сразу как-то становится спокойнее, она с детства своя. Указывает на Полярную звезду, на Север, на Родину. Да, вот нашел! Вот ее ковш, накренившийся и выливающий прохладу Севера на здешнюю жару. И ведь уже вечер был, а все еще душно.

Далеко на юге мерцали огни иорданского побережья, Иерихон, Заиорданье. Уже побывавший там, я легко представил монастырь святого Герасима Иорданского, Сорокадневную гору искушений, дерево, на котором был Закхей, воззвавший ко Господу. Так и нам надо было подниматься над суетой жизни, чтобы Господь заметил нас. Он всегда нас видит, но чтобы видел усердие в молитве.