Жили тихо и сурово. Сергий подавал во всем пример. Сам рубил кельи, таскал бревна, носил воду в двух водоносах в гору, молол ручными жерновами, пек хлебы, варил пищу, кроил и шил одежду, обувь, был, по Епифанию, для всех «как купленный раб». Летом и зимой ходил в одной одежде из ветхой сермяжной ткани – брал ту, которую отказывались носить другие. Телесно, несмотря на скудную пищу (хлеб и вода), был очень крепок – «имел силу противу двух человек».

Шли годы. Монастырь рос. Братия желала, чтобы Сергий стал игуменом. Он отказывался: «Желание игуменства, – говорил, – есть начало и корень властолюбия».

Настояния переходили в угрозы: братия заявляла, что, если не будет игумена, все разойдутся. Сергий снова уступил – перенес дело на усмотрение церковной власти. Рано утром, перед литургией, он пришел в Переславль-Залесский к епископу Афанасию, пал на колени и просил благословения. Епископ спросил скромного запыленного монаха, кто он. Имя Сергия было ему известно. Он без колебания повелел принять игуменство. Все произошло просто, в духе того времени: Афанасий пошел в церковь, облачился, велел Сергию произнести Символ веры и поставил в иподиакона. За литургией был возведен в иеродиакона. Священство получил на другой день. И еще на следующий – сам служил литургию, первый раз в жизни. Когда она кончилась, епископ Афанасий произвел его в игумены.

Сергий вернулся с ясным поручением – вести и воспитывать свою пустынную семью. Этим он и занялся. Но собственная жизнь его не изменилась: он продолжал быть «купленным рабом» для братии.

В русских монастырях был тогда особножитный устав: каждый сам запасался провизией, ели не в общей трапезной, а каждый в своей келье. Ясно, что одни иноки всегда оказывались «побогаче» других.

В обители Сергия питались очень дурно. Однажды Сергий, проголодав три дня, пошел к некоему Даниилу. «Слышал я, что ты хочешь пристроить сени к своей келье – поручи эту работу мне». – «Пожалуй, запросишь с меня дорого», – отвечал Даниил. – «Эта работа недорого тебе обойдется, мне вот хочется гнилого хлеба, а он у тебя есть. Больше этого с тебя не потребую».

Даниил вынес решето с кусками гнилого хлеба. «После, – ответил Сергий, – плата после работы». До позднего вечера он пилил, тесал, долбил столбы и в конце концов завершил постройку. Старец Даниил снова вынес ему гнилые куски – как условленную плату за труд целого дня. Только тогда Сергий поел. От других иноков он также требовал труда и запрещал им выходить за подаянием.

Но не все в братии были святые, как Сергий. Многие роптали, когда игумен ввел общежитие и запретил частную собственность. Пришлось строить амбары, хлебопекарню, кладовые, трапезную, вести хозяйство и т. п. Некоторые после этого ушли; другие продолжали роптать.

Однажды на вечерне – Сергий был в алтаре – Стефан, любитель пения, стоял на клиросе. Преподобный услыхал голос брата, обращенный к канонарху:

– Кто дал тебе эту книгу?

– Игумен.

На это Стефан сказал резко, в раздражении:

– Кто здесь игумен? Не я ли первый основал это место?

И в таком роде далее, Епифаний дословно его речь не приводит.

Дослужив службу, преподобный не вернулся в келью. Он вышел из монастыря и пешком двинулся по пути к Переславлю-Залесскому. Другой бы на его месте смирил недовольных. Игумен, поставленный архиепископом, легко мог наказать непокорных. Сергий этого не сделал. Он действовал не как начальник, а как святой.

Сергий удалился в леса и поселился на реке Киржач. Там он основал новую пустынь. Иноки, преданные ему, вскоре перебрались туда. В Троицком же монастыре царило смятение. Братия горевала, слала гонцов к митрополиту. Наконец митрополит отправил к Сергию двух архимандритов – с увещеванием. И Сергий снова подчинился. Он пробыл на Киржаче три-четыре года. Монастырь был освящен и назван Благовещенским. Игуменом стал ученик Сергия Роман.